Ольга Шумилова - Игра в зеркала

Что скажешь, Эрик? Все равно эгоистка? Ну как скажешь, со стороны видней… Считать ли желание жить эгоизмом? Ах, на что я ради этого шла?… Шла. И еще раз пойду. Сколько нужно будет, столько и пойду.

Я вышла на обзорную галерею и облокотилась на перила, рассматривая застывших в тусклом металле крылатых змей. Хорошо с тобой разговаривать, Эрик. Тебе ничего не нужно объяснять — ты все знаешь и так. Не нужно каяться и оправдываться — хотя бы потому, что твое осуждение или его отсутствие мне безразлично. Хотя бы потому, что ты и так знаешь, что я из себя представляю. И кажется, знаешь это лучше меня.

А еще — потому, что сейчас ты отвечаешь мне только то, что захочу я. Сейчас ты — кругляш в четверть ладони, на котором извиваются символы иллюзий и лжи. Я могу сделать с тобой что угодно — даже бросить в соленую лазурную пропасть, даже оставить в Сердце Рух… Но, конечно, холодный металл и дальше будет висеть у меня на груди. Я ведь хочу жить?… Да, хочу. А носил ли его когда-нибудь ты? На самом деле?

Где-то далеко внизу на песок набегали волны, вода лениво слизывала песчинки и откатывалась назад. В зыбком озерном зеркале отражался закат — жгучие полосы цвета огня и солнца, разбавленные хрупкой синью.

Синью… Я вскинула голову, уже не слыша криков за спиной: «Они перелетели горы!». Широко открыв глаза, я видела только пляшущее пламя цвета льда, заполонившее тихий берег. Они вернулись. Звезды.

Совсем рядом застрекотали камеры голографов, Марлен с придыханием пробормотала:

— Невероятно! Они никогда не уходили с северной стороны!

Я не слышала ничего, ничего не думала и не могла бы даже сказать, какой сейчас день, час, век… Глаза видели, кожа — чувствовала, мозг понимал, и больше мне не нужно было ничего.

На мгновение стая опустилась на скалы и была ближе, чем удар сердца. Скинула крылья, стала на ноги, внимательно посмотрела на чужаков сотней алых глаз… Холодный горный ветер растрепал черные кудрявые волосы, подмешал в них красные язычки — и стая исчезла, единым вздохом взмыв в небо, смешиваясь с закатом.

Кто-то трясет за плечо… Кажется. Оборачиваюсь. Обеспокоенные темные глаза:

— Что с вами, шеф?…

Смаргиваю и качаю головой:

— Ничего, Чезе, ничего… Просто…

— Вы видите меня? Хорошо видите?

— Да, конечно. А почему?…

— Мне показалось, что вы могли получить ожог.

— Нет, Чезе, все в порядке.

Я потерла лоб и устало прикрыла сухие глаза. Наверное, Сердце Рух виновато Сбилось что-то. Наверное…

Наверное. Я медленно оглядела галерею и недоверчиво покачала головой. Хрупкие создания, так не любящие двуногих, вы собрали здесь всех. Оско и Наррау увлеченно обсуждают удачные снимки, бурно жестикулируя и тыча пальцами в горизонт. На заднем плане толкутся «одолженные» силовики, удивленно перешептываясь. Алиссондра безуспешно пытается взять под контроль фонтанирующую восторгом Марлен, которая норовила по десятому разу вывалить на новую подругу свои впечатления, перемежающиеся ликбезом по данной форме жизни. Пешш крутится рядом. Его глаза сияют — и он смотрит не на Марлен, а в небо — туда, где еще можно различить лазурные сполохи. Смотрит, и — едва слышно шепчет:

— Так вот какая ты была… Сияющая.

И ответный шепот срывается с губ:

— Сияющая такой не была…

Упрямо-раздраженный взгляд.

— Да что вы… шеф.

Отвернулся. Отошел.

— Шеф, вы гляньте, какая съемка! Да научный отдел с руками оторвет! — тормошат парни. — Вы только подумайте, сколько за это можно будет выбить льгот!

Улыбаюсь одними губами. Киваю: мол, молодцы, не упустили момент.

— Шеф, пойдемте. Вам лучше проверить сетчатку.

Чезе берет за локоть и настойчиво тащит к выходу. Смотрю в серьезные донельзя глаза и понимаю, что все «звезды» вселенной уже забыты, а остались только я и мой возможный ожог сетчатки, а потому сопротивляться бесполезно. Я позволила затащить меня в лечебницу при Ордене, провести все необходимые тесты и даже чуть ли не засветло отправить в кровать — высыпаться. Видят боги, это мне действительно было необходимо.

Следующее утро выдалось настолько суматошным, что перед ним померкли даже приготовления к отлету двухнедельной давности. Уверена ли леди Рис, что точно помнит все подробности ритуала? Не помято ли платье? Видел кто-нибудь шкатулку с клинками? Доставлено ли к алтарю все необходимое? Привезены ли свежие цветы для украшения главных ворот? Кто из агентов будет составлять почетный эскорт? Проверены ли на предмет безопасности проходы, по которым будет следовать процессия? Не изменили ли время начала шествия? Где испытуемой переодеваться? Во сколько? И где, демоны всех побери, успокоительное для Марлен?!

Эти, и множество других вопросов почему-то потребовали решения именно в это злосчастное утро, не приходя в голову никому днем ранее.

Наконец все было повторено, проверено, найдено, отглажено и застегнуто. Марлен, едва дыша от волнения, в парадном ритуальном платье, стала во главе процессии. Птичьим клином позади выстроились старейшины, за ними вторым рядом шли мы — агенты Корпуса, в мрачно-черных мундирах и при оружии. Следом растянулись длинной колонной все остальные: каждый из братьев посчитал великой честью проводить Избранную до Ворот.

Шествие началось, освещенное зыбким пламенем факелов, осененное звуками странных песен, эхом отдающихся под высокими сводами. Медленно, торжественно и неслышно, будто призраки, мы спускались вниз, во тьму. К багряному пламени Сердца Рух.

И не важно, что за стенами сияло безмятежное утро — в центр каменного муравейника никогда не заглядывало солнце.

Широкие коридоры проплывали мимо, будто во сне. Где-то у самого потолка тихо колыхались тонкие, как паутина, праздничные гобелены, переливающиеся серым в тусклом свете.

Я смотрела вперед, не оглядываясь, не замедляя и не убыстряя мерных шагов, смотрела туда, где за головами старейшин виднелась женская светловолосая головка, и гадала, справится ли она. А если нет?… Куда-то тогда свернет наш путь?

Смутным абрисом впереди возникли Ворота. Огромная арка с тяжелыми створками, простыми, без орнамента, драгоценных металлов и камней. Только по краю арочного свода — простой узор из клинков. Сердце Рух… Сердце воина, пронзенное мечом богини.

Ворота стали ближе, и я сощурилась. Клинки были настоящими. И к каждому привязаны огромные кроваво-красные цветы.

Заискрили факелы, пламя метнулось в сторону, отбрасывая изломанные тени на камень стен. Процессия останавливалась, медленно, от головного клина к самому последнему послушнику. Массивные деревянные створки ворот бесшумно разошлись на тот минимум, который позволил проскользнуть внутрь девушке и двум будущим наставникам Избранной.