Пол Кемп - Возвращение

И хотя Данифай не стала Йор'таэ, она отказывалась быть слабой.

Она слезла с подоконника, повернулась и оглядела свою скудно обставленную мансарду. Данифай предпочитала думать о ней как о своей паутине, скромной паутине, как у «черной вдовы», в центре которой затаился страшный хищник.

Застланная грязными одеялами койка из грибной древесины стояла у ближней стены. Каждый день Данифай выносила простыни на берег Темного озера, чтобы постирать их — ежедневное занятие, давно ставшее значимым, будто религиозный ритуал, — но запах пота и секса не исчезал. Она спала на полу, не желая отдыхать на кровати, которую делила с мужчинами. На табурете возле кровати стояла глиняная масляная лампа, крохотное пламя которой гасло в спертом воздухе. В углу расположился каменный стул, на который она вешала свою немногочисленную одежду. Ночной горшок и умывальник разместились у противоположной стены.

У Данифай не осталось ничего ценного, кроме ее веры, ее священного символа и настойки черного корня, склянку с которой она хранила в поясе. Она пополняла ее запас раз в сорок дней, отдаваясь старому аптекарю-полудроу, работающему на базаре. Сама она давно выработала в себе невосприимчивость к яду, принимая его понемножку.

Она знала, что пала очень низко, намного ниже, чем когда была пленницей. Но она не желала отказываться от своей веры. Большинство считало ее не более чем спятившей шлюхой или бывшей ведьмой, страдающей манией величия. Но она не была ни тем, ни другим. Она была паучихой и проходила испытание, не больше и не меньше.

Она не оправдала ожиданий Ллос на Дне Дьявольской Паутины — вот почему она не стала Йор'таэ, — но она искупит свой грех и снова увидит однажды одобрение в восьми глазах Паучьей Королевы.

А тем временем Данифай убивала во имя Ллос. Каждый восьмой клиент, приходящий к ней в мансарду, становился ее жертвой. Пусть Паучья Королева и не отвечала на ее молитвы, но Данифай тем не менее продолжала приносить ей жертвы.

Она избавлялась от трупов, продавая их пожилому дроу, владельцу грибной фермы. Жертвы Данифай оканчивали свой путь в качестве удобрения на грибных плантациях Донигартена.

«Слабые становятся кормом для сильных», — подумала она, и улыбка осветила ее изуродованное лицо.

Стук в дверь заставил ее обернуться.

— Эй, Фа! — окликнул из-за двери заплетающийся голос. — Открой. Я хочу полакомиться твоим телом.

Данифай узнала этот голос. Хиган, второй сын разорившегося торговца. От него вечно разит солеными грибами и крепким вином.

— Подожди минутку, — ответила Данифай, и мужчина подчинился.

Хиган был номером восемь.

Данифай достала из пояса склянку с настойкой черного корня, обмакнула в нее палец и провела им по губам. Надев на лицо улыбку, она открыла дверь.

За дверью стоял Хиган, белые волосы растрепаны грязная рубаха полурасстегнута. Данифай была выше мужчины на две ладони. Она посмотрела на его слезящиеся красные глаза и подумала: «Ты один из слабых».

— Привет, Фа, — бросил он, жадно уставившись на ее груди, прикрытые лишь ветхой сорочкой. — Ну разве мы не прекрасная пара?

Он позвенел кошельком с монетами у нее перед носом.

Данифай сгребла монеты и хлопнула его по лицу. Он улыбнулся, несмотря на кровоточащую губу, подхватил ее на руки и прижался губами к ее губам. Дыхание его было зловонным, его возбужденное мычание — отвратительным. Она терпела, зная, что с каждым поцелуем он все глубже увязает в ее паутине.

Данифай позволила ему отвести себя к кровати. Он попытался уложить ее на койку, но она, пользуясь тем, что была сильнее, вывернулась и вместо этого заставила его лечь снизу. Он пьяно ухмыльнулся, бормоча какие-то жалкие нежности.

Она раздвинула его ноги, и он в возбуждении облизнул губы. Его руки теребили ее юбку, ее пояс, и по его движениям она понимала, что мозг его затуманен не только крепким вином. Его рука скользнула по пузырьку с черным корнем и даже не остановилась, настолько ему не терпелось добраться до ее кожи.

Улыбаясь ему в лицо, она дразнила его, считая до тридцати, — пока вожделение на его лице не сменилось недоумением, потом тревогой.

— Что со мной такое? — сказал он невнятно и хрипло. — Что ты со мной сделала, шлюха?

Он попытался оттолкнуть ее, но снадобье уже подействовало. Силы покинули его, и он сумел лишь схватить ее за плечи. В считаные мгновения он оказался полностью парализованным и мог лишь с ужасом смотреть на нее.

Данифай холодно взглянула на него, продолжая улыбаться, и начала выпевать заклинание. Ее голос взывал к Ллос, предлагая смерть мужчины ради удовольствия богини. Окончив молитву, она положила ладони ему на горло и задушила его.

Он умирал, выпучив глаза и влажно хрипя.

— Ты слаб, — прошептала она ему на ухо. — А я — паучиха.

Змея зашипела снова и, извиваясь, заскользила к ней. При каждом движении существа души вопили от боли и страха.

При виде светящихся душ Халисстре на миг пришло в голову, нет ли среди запертых внутри твари Рилда. Она решила, что ей нет до этого дела, и шагнула вперед.

Она зарычала, вскинула Лунный Клинок и ринулась навстречу змее.

Халисстра ступила в Ущелье Похитителя Душ и почувствовала, как тело ее растягивается в пространстве и во времени. Она стиснула зубы и заставила себя идти вперед. К горлу подкатила тошнота, но она подавила ее.

Впереди и позади нее тянулся узкий проход. По обе стороны вздымались отвесные стены. Лодыжки ее окутывал туман.

Этот туман шипел и кричал на нее. Халисстра сжала Лунный Клинок. Она была не одна и знала это.

— Убирайся, — произнесла она тихо и угрожающе.

Туман впереди закружился, и из него возникла огромная змея, чьему телу не было конца. Черные пустые глаза заглянули Халисстре в душу и пригвоздили ее к месту. Змея разинула пасть и зашипела. От этого звука между ног у Халисстры стало мокро.

Глубоко внутри змеи копошились миллионы крохотных полупереваренных падших душ. Их исполненные отчаяния и ужаса вопли обрушились на Халисстру. Она пыталась крепиться. В них она увидела свою собственную судьбу — она тоже была падшей душой, Но вместо безнадежности в ней проснулся гнев.

— Выходи на бой, — сказала она, и не знала, обращается ли к существу или же к кому-то еще.

Миниатюрные големы всем скопом кинулись на Громфа. Трансмутация, давшая Архимагу возможность сражаться, не позволяла ему сотворить какое-нибудь заклинание, чтобы остановить их, и он решил не покидать своего места на туше главного голема, над призматической сферой.

Мелкие твари карабкались и запрыгивали на тело голема, пытаясь добраться до Громфа, их было штук тридцать-сорок. Архимаг взревел и взмахнул топором.