Николай Басов - Поиск неожиданного

— Что случилось? — спросил оруженосец, нащупывая меч и кинжал одновременно, хотя при этом и зевнул рефлекторно. — Откуда этот свет?

— Спроси и попробуй разобрать его ответ, — приказал ему рыцарь.

Тальда, высунувшись в окошко, послушно передал вопрос рыцаря вознице, а потом, вернувшись на свое сиденье, замер, сосредоточился, напряженно вслушиваясь во что-то и вглядываясь в серо-сизую хмарь северной ночи, чуть клубящуюся легким туманом. Молчал он довольно долго, а потом посмотрел на рыцаря и странно скривил губы.

— Франкенштейн наш говорит, что причаливать к берегу невозможно, коням его придется потрудиться. По берегу шастают снарки.

— Кто это такие? Или — что это такое? Оле-Лех вообще не очень хорошо сейчас понимал, что происходит. Звук отдаленной басовой струны стал слишком резким и слишком тяжелым для него, это сбивало внимание и не позволяло как следует ориентироваться, даже разговаривать со своим оруженосцем мешало.

— Снарки довольно любопытные звери, — неожиданно, не открывая глаз, сказал профессор. — Они считались некоторое время мифическими, но видите, все же существуют. — Он открыл глаза и с жаром ученого, напавшего на любопытную тему, чуть наклонился к рыцарю. — Это полуразумные лесные волки, покрытые бурой и серой шерстью. Кто-то говорил, что они помесь медведей и волков, но сейчас господствует мнение, что они случайный продукт каких-то магических экспериментов, если, разумеется, верить в магию.

— Ты не веришь в магию? — пробурчал Тальда.

— Кто же верит по-настоящему в магию? — удивился Сиверс— Верить человеку стоит только в технологию либо…

Он оборвал себя, чуть растерянно вгляделся в оруженосца, в его негритянское орочье лицо с высокими скулами, с огромной, выдающейся вперед нижней челюстью, и закончил, делая вид, что договорил все, что собирался.

— Магия — дисциплина весьма гипотетическая, вот.

Рыцарь усмехнулся про себя, но не стал спорить со странным и чрезмерно категоричным мнением профессора. Он попытался рассмотреть, что творилось по берегам реки, и скоро увидел, как левый обрез воды выступил из клочьев тумана и медленно уплыл назад. Там явно что-то происходило, там действительно могли быть пресловутые снарки или что-то еще, чего даже Франкенштейн опасался, запалив себе в поддержку дорожный фонарь.

Они вынуждены были плыть, не выбираясь на берег, три дня и две ночи. Конечно, без кормежки кони в этой воде, вполне в согласии с пояснением Сиверса, продержаться не могли, тогда возница предложил через Тальду их подкармливать. Это оказалось любопытным трюком.

По совету Франкенштейна оруженосец прикупил на фактории в последней деревне пару бочонков полусырых, на взгляд рыцаря, довольно жирных окороков, пересыпанных солью, будто морская солонина, и с таким терпким запахом, что, когда Тальда вытащил их из общей кучи запасов, у профессора стали слезиться глаза. Эти куски оруженосец разделочным тесаком, больше всего похожим на мачете, на полу разрубал на части, чтобы они пролезали в узкое переднее окно, стекло которого отодвигалось в сторону, и передавал их вознице.

А тот уже, как-то сообразуясь со своим пониманием этих коней, бросал их в воду прямо перед мордой того зверя, который нуждался в кормежке, и кони выхватывали угощение прямо из воды своими зубищами… которыми были способны раздирать не то что это мясо, но и охотиться, пожалуй, почище иных волков. Вот только как подпаивать коней водкой, Франкенштейн не сумел придумать. По словам возницы, переданным все тем же странно понимающим его Тальдой, он хотел бы этого, вот только побаивался, если подплывет к ним с кружкой, они не столько выпивкой займутся, сколько попробуют его самого прихватить…

— Он что же, собирается в воду спрыгивать? — подивился такому предложению Сиверс.

— Он говорит, это для него не очень сложно, он холода почти не чувствует, — комментировал предложение возницы Тальда. — Тем более что плыть-то ему почти и не придется, он же будет держаться за упряжь…

— Цирковой номер, да и только, — сказал на это рыцарь. И решил: — Пусть кони пока в трезвости остаются. Такие эксперименты устраивать я не позволю.

Так они продержались на плаву все это время… И лишь к исходу третьего дня, когда кони уже окончательно утомились, несмотря на почти постоянное подкармливание, пришлось-таки выбраться на берег.

К счастью, места здесь стали уже вовсе другими. Двигаясь на север по течению реки, карета оставила за собой не одну сотню лиг. Лес здесь превратился в невысокий кустарник, среди которого преобладали странноватые деревца с белыми, разбросанными широко по земле, тонкими и на редкость прочными, будто шнуры, ветвями.

Горели они плохо, оказавшись чрезмерно сырыми, но все же стоянку путешественники устроили удобную. Ночью их никто не потревожил, хотя Оле-Лех и приказал Тальде бодрствовать. Пару раз он просыпался и подходил к оруженосцу, который бродил вокруг их стоянки, чтобы не ослеплять себя соседством с костром. Это была тщетная предосторожность, в этой местности никто из опасных хищников уже не обитал.

Оле-Лех постоял возле Тальды, вглядываясь в туманную и уже заметно морозную мглу над рекой, будто невесомым поводом уводящим ее, как коня, дальше на север.

— Как думаешь, скоро мы попадем, куда нам нужно? — спросил он задумчиво.

— А куда нам нужно, сахиб? — удивился оруженосец.

— Да, это верно, знать бы еще, куда нам нужно, — согласился рыцарь.

— Ничего, сахиб, дальше будет еще хуже, — вдруг решил поддержать своего господина Тальда. — Я с профессором немного поговорил давеча, он сказал, что скоро вообще тундра начнется.

— Тундра — это когда холод и сплошная сырость? — спросил Оле-Лех, чтобы разговор поддержать.

— Он сказал, что не только сырость, сахиб, он сказал, что еще — ледяные озера, тучи разных перелетных птиц и чудовищные комары с гнусом… Проехать по ней, по тундре, будет труднее, чем нам доставалось в лесу.

— И что же нам остается?.. Раз так, значит, пусть будет, — решил Оле-Лех.

— Верно, сахиб, — кивнул оруженосец. — Поживем — увидим, каково это — чтоб хуже, чем по лесу без дороги переться… М-да, господин мой, что еще остается?

Ехать через ползучие полудеревья-полукусты было действительно невозможно. Хуже, чем тащиться по камням неглубокого ручья. С камня можно было съехать, и даже если удар получался чувствительный, колесо освобождалось и могло катиться дальше. А вот карликовые деревья опутывали колеса намертво, приходилось выбираться из кареты и разрубать неподатливые, жесткие, как просмоленные веревки, растения. Лучше всего для этого подошел тот самый странный нож, похожий на мачете, который возница в конце концов и вовсе забрал себе.