Игорь Мерцалов - Земля Забытых Имен

Он скользнул с пригорка вправо, растворился в утреннем полусвете. Торопча и Тинар спустились по левому склону. Нехлад посмотрел на Око Самогуда, одну из самых приметных и красивых звезд на небосклоне, и стал снимать со связанного мадуфита нагрудник.

— Страшно? — спросил его вдруг давно молчавший и, как полагал Нехлад, дремавший маг.

— Да.

— Плохо. Все чувства хороши в меру, а впрочем, чем меньше мера — тем лучше. Это относится и к страху.

— Говорят, ничего не боятся только скорбные разумом.

— А ты не верь всему, что говорят. Да, страх предупреждает об опасности… предупреждает животных. Человеку об опасности достаточно знать.

— А если опасность неизвестна? — спросил Нехлад, прилаживая на себя нагрудник, оказавшийся тяжелее, чем он предполагал.

— Тогда человек и не боится. Страх без причины — признак болезни ума, не более. А страх обоснованный — это слабость.

— Неужели все люди на свете заблуждаются?

— Что в этом невероятного? — пожал плечами Древлевед. — Впрочем, следует сказать проще: опыт людей полезен для людей, но тебе-то нужно стать магом.

Яромир затянул завязки на левом боку, надел на голову ливейский шлем и взвесил в руке копье дозорного. Копье было коротковато, не для конного боя, но его можно было и бросать, и использовать в рукопашной. Он снова поднял глаза к небу. Око светило ровно. На востоке медленно, но неуклонно росло предрассветное зарево.

— Вообрази, — сказал Древлевед. — Вообрази хорошенько, что сейчас кто-то из твоих ближников погибнет. Это страшно?

— Да, — помедлив, ответил Нехлад.

— А если погибнет Незабудка? — Юноша промолчал, отвернувшись, и маг с какой-то зловещей улыбкой произнес: — Вот видишь? Ты только подумал об этом — и уже сделался слабее. Мышцы напряглись, перед глазами все качнулось. Ты безрассуден… и уязвим.

— Но ведь это ужасно…

— Это только жизнь и смерть, две самые обыденные вещи в мире. Люди придают им значение лишь потому, что и то, и другое не повторяется. Но если подумать… Есть люди, которые никогда не разобрали ни одной книжной строки. Есть люди, которые никогда не видели моря. Есть такие, которые никого не убивали, и такие, которые никому не дарили жизни; есть такие, которые ничего не сделали своими руками, и такие, которые не мыслят себя в лени и праздности. Нет человека, с которым бы происходило все, что когда-либо происходило с другими… Людей всего мира объединяет одно: они живут и умирают. Приход в бытие и уход из него у людей считается чудом. Чем не заблуждение? Ведь и то, и другое — события самые естественные и банальные. Вот видишь? — внезапно прервал он себя. — Ты так напуган возможностью чьей-то смерти, что забыл обо всем. Слушаешь меня, ищешь возможности поспорить — и даже не оглядываешься на условленную звезду. Ты уже не думаешь о том, как будешь действовать, важнее стало убедить меня в том, что я не прав и возможная гибель кого-то из твоих близких перевернет мир. Страх за них сделал тебя предсказуемым и управляемым — понимаешь ты это?

— Да, — кивнул Нехлад и посмотрел на небо. Око Самогуда подмигивало. — Наверное, ты прав.

— Оставь слово «наверное» для других случаев, — поморщился маг. — Если ты выживешь, мы еще поговорим о сильных чувствах и опасностях, которые они таят для мага, а пока прошу тебя: сумей сохранить хладнокровие.

Яромир кивнул. Оглянулся налево, направо — нет, еще слишком темно, да и не стали бы товарищи показываться на глаза. Все правильно, и времени им должно было хватить… Он выждал еще минуту и стал спускаться по склону в сторону стоянки.

Сердце протестовало против слов Древлеведа, но Нехлад заставил себя признать, что маг прав. Должен быть прав. В конце концов, это то, чему учат молодых дружинников: волнение, ярость, радость — все лишнее на поле боя.

Он спустился с пригорка и зашагал к кострам. Ему было страшно, но, вопреки ожиданию, уже не за близких — за себя. Замысел Буевита был самоубийственно простым, но именно в простоте и крылась единственная надежда на успех. И Яромир усилием воли ломал сковавшую сердце корочку страха, твердя про себя: если кто-то из мадуфитов и заметит его, то в полутьме непременно примет за своего…

Пока его никто не видел, даже суртак, который все же дремал. Движение справа — это беззвучной тенью вынырнул из мрака зарослей Буевит, замер у дальнего края стены. Торопча должен оставаться на месте караульного. Успел ли он управиться? Успел ли Тинар занять свое место? Должны были успеть, и все же Нехлад поймал себя на том, что сдерживает шаг, давая соратникам лишнюю минуту. Или — для себя на лишнюю минуту, оттягивая неизбежное?

Под ногой хрустнул сухой прутик, затем еще один. Кто-то из мадуфитов, лежащих с краю, приподнялся. Идти до него оставалось шагов тридцать. Мир вокруг был еще серым и тусклым, доспех разглядеть можно, а фигуру — вряд ли. Мадуфит посидел на земле, всматриваясь в приближающегося, и негромко окликнул его. Суртак шевельнулся. Ну где там Тинар? Неужели промедлит?..

Тинар не промедлил. Щелчки кнута оглушительно прозвучали в напряженной тишине, три или четыре подряд — так часто, что даже не сосчитать, тут же грянул и залихватский свист. Подгоняемые умелым ловчим, всполошенные кони ринулись прямо на лагерь.

Большинство мадуфитов проснулись мгновенно и успели вскочить на ноги, но тут их смел напуганный табун. Раздались крики. Нехлад ринулся вперед, поудобнее перехватив копье.

Однако ливейцы оправились удивительно быстро. Чтобы осветить местность, они воспользовались не хворостом, а каменным маслом. [39] Каменное масло — нефть. Мгновенно вспухшие огненные шары только усилили панику, скакуны заметались. Яромиру пришлось отпрыгнуть назад, чтобы не попасть под копыта. Послышался звон стали. Нехлад не видел, что происходило под стеной, но сердце заныло от недоброго предчувствия. Буевит остался один против всего вражеского отряда.

И хотя от начала схватки протекло всего несколько мгновений, Нехлад понял, что, если немедленно что-то не сделает, все будет потеряно.

Прокладывая дорогу широкой грудью, огромный конь вырвался из толчеи. Он несся прямо на Нехлада, и было понятно, что животное слишком испугано, перед ним сейчас не человек, а просто незначительное препятствие…

— Стой! — воскликнул Нехлад, выбрасывая руку вперед.

Проще и разумнее было уступить дорогу, но Яромир действовал по наитию. Он не знал, что ему делать, и отдался велению сердца. Серая пелена обуявшего коня слепого ужаса была так отчетлива… Нехлад сорвал ее, стер, как недавно — пятнышко сглаза со лба Тинара. Конь взвился на дыбы, но тут же встал как вкопанный. Бока его судорожно подрагивали. Страх сородичей захлестывал волнами, призывая спасаться бегством, но откатывался, рассеянный жаркими цветными лучами воли человека.