Наталья Авербух - Напарница

Сын синдика выразительно поднял брови.

— Я подмешал, сударыня? Вы мне льстите, значительно преувеличивая мои способности. Боюсь, я ещё не овладел искусством находиться в двух местах одновременно.

Мне хотелось сказать, что такой умелец, как Дрон Перте мог бы подсыпать отраву или снотворное зелье в тот момент, когда принимал бокал из рук служанки, но я промолчала. Напарник по-прежнему спал, за окном стремительно темнело, но вечер всё никак не хотел уступать ночи, а, значит, вампирам не было резона просыпаться и заботиться о своей беспомощной подопечной. Оставалось надеяться на то, что человек, на глазах у толпы народа принесший меня в этот дом, не посмеет красть спящую. Я сделала ещё один глоток и почувствовала, что засыпаю безо всякого снотворного.

— Итак, сударыня, — серьёзно проговорил сын синдика. — Я думаю, нам с вами пришла пора объясниться.

Отставив бокал в сторону, я умоляюще поглядела на своего мучителя. Меньше всего на свете мне хотелось объясняться с шантажистом и информатором дейстрийского бюро безопасности, контрабандистом, авантюристом и предателем своих коллег по нарушающей интересы моей родины деятельности. Но Дрон Перте был неумолим.

— Прежде всего, — неожиданно произнёс авантюрист, — я должен просить у вас прощения.

— Сударь?! — поразилась я и поспешила запить удивление маленьким глоточком вина — в самый раз для подобного потрясения.

— Да, сударыня, просить прощения, — продолжал сын синдика. — Мне было известно о грозящей вам опасности — вы, мне кажется, решили, что я пытаюсь вас шантажировать. Мне было известно, но я счёл угрозу отдалённой, свою нужду в деньгах поставил выше вашей безопасности — и едва успел вытащить вас из лап…

— Ваших друзей, — зло дополнила я, прекрасно понимая, что, не будь мой спаситель связан с моими же похитителями, он не мог бы знать о том, где, как и когда будет совершено преступление. И если место и время суток были ещё предсказуемыми, то день… С другой стороны, кого я обманываю — всякий, давший себе труд проследить за домом госпожи Дентье — а то и вовсе вхожий сюда человек — может сообразить и в какой день меня удобнее всего выманить хотя бы в прихожую. Да полно, не сам ли сын синдика устроил этот спектакль, купив ценой жизни двух-трёх негодяев моё безграничное доверие… И с чего я взяла, что похитители умерли, ведь я не видела их трупов!

— Вы не доверяете мне, сударыня, — вздохнул сын синдика и, взяв с туалетного столика бокал, залпом допил оставшееся вино. — Да, не скрою, я был связан — не с самими этими бандитами, но с теми, кто их послал. И я, разумеется, знал, что на вас планируется нападение. Я надеялся уговорить их отказаться от своего намерения и с этой целью — разумеется, не только с нею — покинул вас без предупреждения сразу же после нашего последнего разговора. Но, увы, не преуспел, и только и смог, что выяснить примерные сроки исполнения. Тогда-то и поспешил вернуться: думается, вы сами понимаете, насколько для меня был очевиден конкретный день.

— Мне очень жаль, сударь, — с ледяной вежливостью проговорила я, — но я не верю не единому вашему слову. Всё это мне мог бы наговорить и прямой организатор этого… этого… этого преступления, которое, кстати, нисколько не противоречит столь превозносимым вами законам вашей страны!

— Мне приходилось похищать женщин, — с обезоруживающей откровенностью признался сын синдика. — Знаете ли, у нас такое случается, когда двое любят друг друга, и страстно желают соединить свои судьбы, а родители — с обеих сторон или только со стороны невесты — категорически против брака. И всегда оскорблённая сторона кричала о беззаконии и падении нравственности, поэтому мне сложно вместе с вами осудить наши обычаи. Но, поверьте мне, сударыня, никогда я не опускался столь низко, чтобы силой удерживать в своём обществе женщину, которая явно стремится его покинуть. И, поверьте мне, я ничуть не одобряю тех мерзавцев, которые втроём угрожают ножом беззащитной девушке. Вам станет легче, если я скажу, что ваши похитители мертвы — все трое?

— Ваши нравственные правила, — зло улыбнулась я, внутренне передёргиваясь от мысли, что из-за меня были убиты трое человек, — несомненно, делают вам честь. Я так полагаю, сонное зелье в бокале вина и угрозы шпагой не относятся к запрещённым приёмам? Ведь мы же были с вами один на один и я, несомненно, могла защищаться…

— Вы и защищались, — невесело усмехнулся в ответ сын синдика, несколько смущённый моей тирадой. — И весьма успешно, должен признать. Ивона, послушайте, у нас не так много времени, чтобы обсуждать все недоразумения, которые между нами возникали.

— Недоразумения?! — задохнулась от возмущения я. — Сударь, я могу найти какие угодно определения вашему поведению, но только не «недоразумения»!

— Тогда скажите «глупая шутка» — и покончим с этим! — хмуро произнёс Дрон Перте. — Я действительно имел намерение обыскать вас, и действительно пытался запугать вас тогда, во время наших переговоров. Но, честью клянусь, вам ничего не грозило, пока я был рядом и мог защищать вас! А теперь — может быть, вы успокоитесь, и будете разговаривать разумно?

По виду сына синдика можно было понять, насколько он не уверен в самой моей способности к разумной беседе. Между тем я чувствовала себя в состоянии говорить на какую угодно тему; тяжесть в голове прошла, как прошла и нервная дрожь, бившая меня с того самого момента, как я пришла в себя на перекрёстке. Я смотрела на сына синдика — а на него стоило посмотреть, как бы вы к нему не относились — и я отстранённо думала, что, если предложение Беаты ещё в силе — и если мой напарник не передумает, я вывернусь наизнанку, а научусь защищать себя самостоятельно, не доверяясь ни вечно где-то пропадающему вампиру, ни сомнительному благородству Дрона Перте. И, если впредь из-за меня кому-то придётся умереть, я, по крайней мере, смогу быть твёрдо уверена, что мерзавца в действительности нет в живых, кто бы ни подстроил мне очередную ловушку. Эти мысли, новые для меня, совершенно безнравственные по моим прежним представлениям, будоражили сознание и вызывали невольную оторопь. И всё же… и всё же дайте только срок снестись с напарником, а там уж я сумею его упросить. К чёрту всё, к чёрту этот мир, и нравственность, и репутацию, и саму мою бессмертную душу — я устала быть чужой игрушкой в этой игре.

— Прошу вас, сударь, — кивнула я, от души надеясь, что мои мысли не нашли отражения на лице. — Я вас внимательно слушаю.

Сын синдика неопределённо хмыкнул, а после подтащил скамеечку для ног, на которой сидел, поближе ко мне и безо всякого вступления заговорил:

— Мне известно, сударыня, и кто были эти люди, и кто их послал. И известно, почему их послали за вами. Молчите, не перебивайте, у нас мало времени, я отправил человека за отцом и, прежде, чем он придёт, нам надо с вами решить, о чём мы будем ему говорить. Слушайте внимательно. Я собирался продать эти сведения вам за хорошие деньги, но сейчас не до того, поэтому забудьте все свои подозрения о шантаже. Я знаю, кто вы такая. Мне известно о вас так много, что вы и представить себе не можете. Молчите, не спорьте! Я знаю вашу тайну. Молчите, я сказал! Выдавать вас кровникам мне не выгодно, да я и не хочу. Молчите! Да, я говорю именно о том… о чём говорю, сударыня. Вы в опасности, в постоянной опасности, но, помимо кровников, есть те люди, которые ведут на вас охоту довольно давно. Да, среди них есть мои друзья. И да — я готов продать вам их имена, если вы мне хорошо заплатите. Об этом после, сейчас о вас. Вы не кричали и не звали на помощь — я догадываюсь, чем вас припугнули. Опять же, на обычное похищение это преступление не похоже: вас уводили силой незнакомые люди. Как вы собираетесь объяснять все несоответствия властям?