Александр Гейман - Рулетка колдуна

— Воины и знать Туганчира! Как нерушимую я принимаю вашу клятву. Я — возвращаюсь в Туганчир.

И долгим и громким был крик радости всего туганского войска. А вслед за тем — откуда только все взялось — к королю Трору вывели белого коня в позолоченной сбруе и принесли алый плащ. И Браннбог Трор спрыгнул с туши крашилона, накинул свой плащ, вскочил в седло и снова воздел вверх свой меч. И плакали в этот миг многие старые воины и гарифы, потому что знали — это не просто король возвращается в Туганчир, но воитель, равных которому не было и уже не будет в земле Туганчира. И больше того — если не понимали это умом, то сердцем чуяли суровые горцы, — настает новое время, восходит звезда нового Туганчира, и этот Туганчир будет много, много светлей былого. И в этот миг над общим криком радости прозвучал то ли из-за холмов, то ли с небес — неизвестно, ибо король Браннбог Трор не доставал свой рожок, и все же отчетливо прозвучал новый клич туганских королей — тот самый, что трубил до этого король Браннбог, прибавляя несколько нот лазурного солнца.

Затем послали вестников к князю Владигору и начали готовить большой пир, празднуя сразу и мир с Люденой, и возвращение короля. И пир этот занял весь следующий день, когда подошел князь Владигор с конной своей дружиной — ведь и ему в великую радость были все эти вести. Оба властителя знали, как дорого время, — но невозможно было вовсе пропустить такой праздник, чтобы не обидеть оба войска. И чаша чествований в тот день не миновала и Грэма, анорийского принца, сына Южаны и Бойтура Сколта, и не просто друга короля почтили гарифы, но хорошего бойца — ведь туганчирцы уже сами видели анорийца в деле и слышали уже о его схватках — и о недавней, в битве со Степью, и в Солонсии, с железяками Сэпира.

Но уже следующим утром, едва стало светать, пришла пора новых праздников — праздников дальних дорог и неизвестности. Князь Владигор отбывал в Ярохолм и звал с собой Грэма — погостить, посмотреть столицу Людены. Но Трор предложил другое:

— В иной час и я бы позвал тебя в Туганчир, посмотреть наши горы. Но это дело долгое, принц Грэм.

— Ты думаешь, король Браннбог, — отвечал Грэм в тон ему, — что предстоит затяжная борьба с Нейаной?

— Вряд ли. Скорее всего, Нейана сбежит из дворца сама — под крыло Сэпиру, конечно. Но мне потребуется самое малое месяц-другой, чтобы навести какой-то порядок в стране и подготовить новый поход — в помощь Веселину. Тебе тут большого дела не будет, Грэм. А вот в Кардосе твоему другу ты можешь и пригодиться.

— Ты говорил, что его мать нашлась?

— Да, со мной сносился Вианор. Но она в подземелье у Эспиро. Так что, видимо, лучше тебе вернуться в Ардос к Веселину — или идти в Кардос, к Дуанти, Дэмдэму. Сам уж на месте решишь, что лучше.

Трор был спокоен, но ощутимо обеспокоен чем-то. Он добавил, подумав:

— Будь осторожен, мастер Грэм. Уж очень не по сердцу отпускать тебя. Чую опасность — и не пойму, какую.

— Снова Сэпир?

— Может быть. Все вижу какое-то железо — и не пойму, что тут за хитрость. Не отпустил бы тебя, но… Другое чувствую — ты Дуанти нужен. Ну да, Владигор с тобой отряд шлет — люди надежные. И Тинн. Да и ты — рыцарь уже.

— Дуанти я обязан помочь, Браннбог, — отвечал Грэм — он уловил в голосе друга надежду, что Грэм все же пойдет с ним в Туганчир. — Я пойду в Кардос.

— Что ж, даст Астиаль, — встретимся у ворот Атлана.

Так они простились — даже не подозревая, сколь долгой будет разлука. И лишь в полдень, полезши в свою сумку, Грэм вспомнил, что так и не вернул Браннбогу платок Рецины — ту вышивку с люденским видением, что она подарила Трору. Тогда, после схватки с Гонсо, Трор отдал, не посмотрев, эту ткань перевязать рану Грэма — Грэм и сам заметил это позже, когда стал снимать повязку. Он положил тогда эту вышивку в сумку, решив смыть с неё кровь и вернуть Трору — да так и забыл. «Ладно, — подумал Грэм, — отдам в другой раз при встрече. Когда только она будет?»

А вечером следующего дня они проезжали ущелье, лежащее на стыке границ трех стран сразу — Куманчира, Людены и Туганчира. Отряд Грэма только что выехал из знаменитой Золотой Дубравы. С ним было, кроме десятка Тинна, ещё пятьдесят всадников под началом Горыни.

— Ты князя Грэма встретил, ты и проводишь в Ардос или куда понадобится, — так наказал Горыне князь Владигор. — Ну и — наши дела не забывай.

«Наши дела» — это были вести для гарифа Данчи, к которому они как раз и направлялись. Пока что со Степью было перемирие, но Владигор желал большего — склонить на свою сторону не только восточные роды, но и барситов. У него были основания рассчитывать на это — хотя сам Мерги тогда ушел от конников Владигора в степь, но в плен попали иные барситские гарифы и сын Мерги, Гонсо, которого захватил Грэм. Владигор хотел просить Данчи быть посредником в переговорах с барситами, а Грэм собирался переговорить с Тинцией, женой гарифа и сестрой Дуанти, да и с самим Данчи обо всем, что рассказал ему Трор о семье магистра Аррето. Все это тоже было важным и неотложным делом, и вот почему они не заночевали в Людене, стремясь пораньше добраться до шатров Данчи.

В ущелье было темно и мрачно, и все воины поневоле насторожились — прежде всего, сам Горыня и Тинн.

— Что-то неладно, — тихо произнес Тинн.

— Неладно, — столь же тихо согласился Горыня.

Бывалые воины не ошиблись — Грэм вдруг услышал отчаянный щебет своей ориссийской птички, и никогда ещё он не был так громок и настойчив.

— Тинн, — окликнул Грэм. — Мы идем в западню, надо немедленно повернуть.

Этого они не успели. Сзади послышался грохот камнепада — огромные валуны один за другим катились со скал, отрезая обратный путь. А впереди в несколько рядов выросли, как из-под земли, шеренги воинов, закованных с ног до головы в темную, почти черную броню. И мигом позже такие же черные латники устремились на них с двух сторон ущелья — и самым ужасным было то, что никто из них не издал ни звука, будто все они были немы.

Кто-то из люденских воинов протрубил в рог, призывая подмогу, но тут же смолк — уже было некогда, уже надо было отбиваться, да и не было большой надежды на чью-либо помощь. И если эти зловещие черные латники молчали, то в отряде Грэма послышались крики удивления и боли, потому что люди обнаружили, что их мечи не могут пробить доспех врага.

Грэм сам быстро убедился в этом, схватившись с одним из черных воинов. Тот был не особенно быстр и умел, но Грэму это не дало преимущества — сам он из разу в раз уходил от удара, но и его ответные удары били попусту. Грэм даже проломил панцирь противника, но тот только покачнулся от силы удара — и вновь продолжал бой с какой-то странной размеренностью. А ещё — из-под забрала не было видно глаз, будто на лицо его, как у Сэпира, было накинуто слепое черное пятно. И оторопь взяла воинов от всего этого.