Сергей Садов - Князь Вольдемар Старинов

Вдвоем вышли к озеру, и мальчик пристроился на берегу, обхватил колени руками, задумчиво изучая сосны на другом берегу. Похоже, и про желание поплавать забыл. Александр Петрович пристроился рядом.

— Я ни о чем не жалею, — вдруг заговорил Володя. — Я вам действительно за все благодарен. Если бы не вы, мы бы все после смерти Гвоздя погибли. Нам не простили бы нашу независимость, а те, кто нас боялся, стали мстить. Так что если бы вы не появились, лето я не пережил бы и без помощи болезни. Мишка и Ромка тоже, скорее всего, погибли бы. А младшие… Этих пристроили бы. Особенно девчонок.

Володя поднял камень и метнул его, наблюдая, как он скачет по глади пруда.

Гвоздь умер тихо, во сне. Еще вчера рассказывал сказку про царевну-лягушку… Мне она была не очень интересна, поскольку я считал себя уже почти взрослым и предпочел бы дослушать до конца историю про трех мушкетеров, но Милка так просила, что ей уступили. Гвоздь ничем не показывал, что ему плохо. Мешковатый наряд и большущая кепка, которую он не снимал даже в доме — большой, полуразвалившейся деревянной постройке, в настоящей момент всем нам служившей домом — скрывала и его фигуру и лицо. Лицо в последнюю неделю Гвоздь прятал особенно старательно. Вот и рассказывая сказку, он часто останавливался, переводя дыхание. Молчал. Милка, глупая, не понимала и торопила, а Гвоздь отшучивался. Хотя что Милка, никто не понимал. Будь здесь Мишка, он бы что-то может и сообразил. Но тот уже вторые сутки не ночевал с нами, занимаясь какими-то своими делами, обещая всем подарки после их завершения.

Закончив рассказ, Гвоздь велел всем ложиться и потушил свечу. Утром его разбудить не удалось…

Это была страшная трагедия для нашего небольшого мира. Для всех нас Гвоздь был царь и бог, под сильной рукой которого можно было жить. Он защищал от других беспризорников, заботился, кормил и лечил. Редко когда нам не удавалось добыть еды. По мере сил следил и за гигиеной, добывая каким-то невероятным образом для всех зубные щетки и пасту. А сейчас вдруг этого сильного человека, который казался вечным, не стало. Тихо плакала Милка, которую как мог успокаивал Жора, хотя и сам часто моргал глазами.

Я не плакал. После гибели родителей и сестры я вообще практически не плакал и не смеялся. Редко-редко улыбался, хотя мог изобразить и смех, и горе. Это я делал в основном для Гвоздя, который часто тревожно поглядывал в мою сторону, если я не принимал участия в общем веселье. Для него я научился изображать бурные эмоции. Но сейчас его не было, и что-то показывать я не видел смысла. Я словно закаменел. Да, не плакал, но беззвучное горе оказалось страшнее. В этот момент я проклинал тот миг, когда разучился плакать. Пытался выдавить из себя хоть слезинку, но не получалось. Так и стоял.

Гвоздя мы похоронили совместными усилиями на берегу реки. Специально выбирали место. Соорудили холмик. Оставлять тело не велел Мишка, который появился к обеду, застав нас всех сидящими вокруг Гвоздя.

— Сожгут ведь, — вздохнул он. Мишка был самым старшим из нас после Гвоздя, и теперь мы все ждали его решений. — А он всегда боялся огня. Надо бы похоронить.

Идею приняли все…

А дальше начались проблемы. Теперь многие, узнав, что мы лишись нашего вожака, перестали принимать нас всерьез. Гнали с самых выгодных мест, где больше всего можно было заработать, пошли предложения, которые никогда не осмелились бы сделать при Гвозде. Мишка пытался нас защитить, но… Однажды ночью ему кто-то заехал арматурой по голове. Мишка выжил, но с тех пор стал вялым, редко на что реагировал. Мы впервые познали голод. В один из таких моментов, когда младших уже совсем нечем было кормить, я и схлестнулся с компанией Гошки Фокина, которая попыталась турнуть нас с выгодного места. Я понимал, что если мы уйдем и не соберем ничего, то сегодня останемся голодными. Особенно жалко было Милку и Короля. Те тоже это понимали и беспомощно смотрели на меня. Смотрели, зная, что я ничем не смогу помочь. И не смогу защитить. Они вздохнули и стали собираться. Тогда-то я и взъярился. Заревев, бросился с кулаками на обидчиков. Первое мгновение мне даже показалось, что побеждаю, настолько неожиданной оказалась для врагов моя атака. Неожиданной и яростной. А потом мне заехали в ухо, в нос… Я не обращал внимания на боль, дрался за всех нас, понимая, что иначе смерть или что-то хуже. Я не мог отступить, но силы были слишком неравны. Гошка, ухмыляясь, выхватил нож.

Гвоздь всегда запрещал нам брать с собой всякие колюще-режущие предметы. Говорил, что они только в неприятности втравят с милицией. Холодное оружие, как-никак. Другие же банды, пока он был жив, к нам не лезли. Но сейчас все изменилось, и я начал брать с собой найденный где-то плохенький перочинный нож, когда уже совсем допекло. Два раза он помог нам отбиться. Вот и сейчас я понадеялся на него, закрывшись от удара врага рукой, пырнул сам. Боли из пореза не почувствовал, зато тонкий вой Гошки показался для меня музыкой. Нож выбили, меня пнули, и я покатился по земле. Удары сыпались со всех сторон. Вот в этот момент и появился Александр Петрович, хотя тогда я еще не знал его имени. Не вступая в разговоры, он молча ввинтился в драку и раскидал противников как кутят. Те прыснули в разные стороны.

Я смотрел на склонившегося надо мной мужчину.

— Только мальков не троньте, — прохрипел я. — Они еще совсем маленькие. А со мной делайте что хотите.

Мужчина как-то странно дернулся. Под скулами заиграли желваки. Он вдруг отвернулся и стал изучать что-то вдали. Мне было не видно. Но вот он снова смотрел на меня, а потом аккуратно поднял.

— А вы за мной. Поможете привести в порядок вашего защитника, — обратился он к малькам. Король и Милка, сами бледные, несмело двинулись следом. Я хотел закричать им, чтобы убегали, но из горла вырвался только хрип.

Мужчина отнес меня к своей машине, достал из нее одеяло и велел малышне расстелить его. Положил меня, достал канистру с водой и стал старательно смывать кровь, Милка по его команде принесла аптечку.

— В рубашке, ты парень, родился, — заметил он мне, заканчивая перевязку. — Много синяков и ушибов, даже порезы есть, но ничего умудрился не сломать.

Вокруг нас уже собралась толпа, приехала скорая, милиция. Я видел, как один милиционер подошел к нам, но мой спаситель что-то показал, и милиционер вдруг как-то растерял всю решительность, козырнул и начал отгонять зевак, а меня погрузили в машину скорой помощи. Милку и Короля сначала не хотели пускать со мной, но мой спаситель опять что-то показал врачам и все их замечания разом пропали. Всю дорогу до больницы малыши ревели в голос и не отпускали моих рук. Я как мог успокаивал их, пытался шутить. Врачам их рев сначала не нравился, но к концу путешествия они уже молчали, только как-то странно посматривали на меня.