Ника Ракитина - Ясень

— Наири… Объясни мне, зачем это? Почему это так?

— О чем ты? — тихо спросила я, хотя и так понимала — о чем.

— На колени… Славят… Возвышают… Будто богам, будто… — она задохнулась, не договорив, упала ничком в ковер.

— Не надо, — я неловко погладила ее по голове: только с ней и училась я нежности…

Керин лежала недвижно, потом вдруг села, глаза ее вспыхнули, словно поймав солнечный луч из оконца.

— Я собираю войско. А куда я поведу его? Куда? Мне доверились… А я не вижу пути. Знаю только, что будет страшное… — Оборвав себя, она обернулась ко мне: — Наири… Может, и вправду лучше тебе остаться? Здесь покойно… А я ни счастья, ни покоя дать тебе не смогу.

Мне показалось, что холод сжал сердце, хотя в горнице было натоплено.

— Ты… гонишь меня? — спросила я первое, что пришло в голову. Глаза Керин широко раскрылись, но она молчала. — Что ж, — я все сильнее ощущала ледяную боль в сердце, — гони. Ты имеешь право на все, ведь ты спасла мне жизнь. Только лучше бы тогда меня убил дракон.

— Наири… — Керин закрыла лицо руками. — Я же не хотела… обидеть…

Что-то оборвалось во мне. Внезапно для себя самой я обняла ее за плечи, ощутила, как они худы и тонки под грубой курткой, и с отчаяньем сказала:

— Керин, прости меня! Прости, сестра…

Керин резко подняла голову:

— Как? Как ты назвала меня?..

— Сестра, — растерянно повторила я.

Губы Керин задрожали, лицо искривилось, как перед плачем. Но она не заплакала. Только сказала:

— Я думала, у меня никого нет. А у меня сестра…

— Ты смеешься, да? — горько спросила я.

— Глупая… Я так рада, что ты со мной.

— А сама прогоняешь, — мне было хорошо от ее слов.

Керин покачала головой и сказала почти по-детски:

— Я не буду больше…

Мы долго сидели молча, и я чувствовала, как ее теплое плечо касается моего.

— Наири, — сказала она вдруг спокойно и твердо, как говорила при старшинах, — пойдешь ты со мной в Казанное Святилище?

Так это было внезапно, что я растерялась:

— Да… Но только зачем? Женщин туда не пускают…

— Пустят.

И, помолчав, добавила:

— Я хочу говорить с волхвами.

Мне было жутко. Нечасто приходили сюда даже воины-мужчины, а уж женщины… Но Керин бесстрашно шла вперед, и мне нельзя было отступать.

Метелки трав били ее по коленям, по подолу холщовой рубахи; оттягивал пояс меч, — но она все равно будто летела, едва приминая траву босыми ногами. Последний луч солнца сверкнул на бусинах головной повязки, и Керин вступила в пахучую сырую темь, словно погасла. Как я испугалась за нее: будто предвидела сердцем нашу дорогу и страшный ее исход…

Мы шли. Старые ели шуршали над нами, протягивая лапы, точно костлявые высохшие руки. Бороды мха свисали с них, и серая разорванная паутина качалась на ветках. Густая слежавшаяся иглица устилала землю, изредка сверху тяжело и бесшумно падали капли. Лес был тихий-тихий, будто спящий — день с его звонким ветром остался сзади, словно боясь потревожить синий мохнатый сумрак, поселившийся тут.

Тропинка вела нас вниз, петляя между стволов, а потом исчезла, растворилась в поросли густых папоротников, и мы увидели три костра — негасимый огонь Громовникова Яра. Темный, обомшелый, почти врос в землю бог пожаров и сеч. Оплели подножие дикие травы, растрескался, покрылся морщинами каменный лик. Но все так же яро и давяще взирали пустые глазницы, и губы были черны — или это сыграли шутку блики огня?

Мне стало зябко: неужто, Керин пришла просить помощи у грозного бога, неужто склонится перед ним, как склоняются издавна воины, положив на стесанный камень меч?

Она прошла мимо.

Темнота леса внезапно отступила, исчезла, и глазам открылось в сиянии солнца Казанное Святилище.

Оно походило на холм, сложенный из грубо тесаных каменных плит, и не верилось, что человеческие руки могли сотворить такое. И разве человеческие руки изукрасили стены резьбой и знаменьем — красками, которые не смогли одолеть ни непогода, ни время? И уж верно не человеческие руки зажгли в нишах по обе стороны ворот негасимые костры, отражавшиеся в темной воде озера, подобно огненным глазам божества…

Здесь, у Казанного Святилища, волхвы избирали жертвы Дракону. И как ни была я привычна принимать с усмешкой знаки слепой веры, но тоже ощутила трепет и страх. Вернулись ко мне легкий дождик и ежащиеся под ним четыре десятка парней и девчонок — испуганных, растерянных… и я среди них. Вокруг стена стражников в железе. И бродят меж до срока оплаканными и в душе похороненными закутанные в медвежьи шкуры волхвы. Неведомо, по каким приметам отбирая десяток жертв. А за одним из волхвов след в след шагает глашатай Старшинской Вежи и царапает ножом бересту.

Потом нас повезут в закрытых повозках в Ясень, чтобы прилюдно надеть браслеты Избрания и объявить нам о вечной благодарности города. И мне понятно, что словами о высоком долге прикрыта подлость, и я не могу изменить ничего, никого не могу спасти. Только сделать, как сделала, добровольно отдавшись Послам Дракона. И умереть, как умирали за меня…

Озеро преградило нам путь, но у самого берега качался челн. Со дна его поднялся служка, молодой еще, в серой рубахе до пят. Недоумение отразилось на заспанном лице, когда он разглядел нас. И немудрено: мы пришли с пустыми руками, без даров и жертв, да и женщин в капище не пускали, алтарь Верпеи Пряхи был дальше в лесу, на холме.

Прежде чем я успела задержать Керин, она легко сбежала по обрыву и остановилась перед служкой, придерживаясь, чтобы не упасть в воду, за ракитовый куст. От ее движения по обрыву потекли струйкой мелкие камешки. Служка проводил их испуганным взглядом. Затем так же испуганно уставился на Керин.

— Вы заблудились, что ль?

— А разве это не Казанное Святилище?

— О-оно…

— Ты перевозчик? Перевези нас туда.

Схватившись в ужасе за щеки, я клубком скатилась к озеру. И вовремя. Служка ошалело замахал руками, пошатнулся и с плеском рухнул в воду. Керин прыгнула в челн и схватила служку за руку и пояс, едва не отправившись за ним. Я подскочила, и вдвоем мы выволокли беднягу. Весь вымокший, сидел он на дне челна, стучал зубами, а я взялась за весло.

Святилище приближалось с каждым его взмахом, и хотя не видно было ни души, мне все чудился чей-то пристальный взгляд.

Днище заскребло по песку. Берег здесь был низкий, заросший травой. Керин первой выбралась из челна.

— Спасибо тебе, — сказала она вконец онемевшему пареньку. — Сними рубашку, мы выкрутим. Нельзя же в мокром…

Служка выскочил на берег, опять замахал руками и испуганно оглянулся на мертво молчащее Святилище.

— Плывите назад! Накажут!

Я готова была последовать его совету, но Керин покачала головой: