Ника Ракитина - Ратанга

Через много дней, в горьком порыве ударив себя ножом по лицу, она и не знала, что сама совершает чудо, изменяя предначертанное и неизменное, и судьба города, запечатленная в священных письменах, становится немного другой.

А на перекрестке Трех Корон, на юном лике Сирин проступил шрам.

ПТИЦЫ. ПРАЗДНЕСТВО.

Как только последние отблески солнца погасли на шпиле Надзвездной башни и вечерний сумрак наплыл на Ратангу, в Красном ярусе вспыхнули факелы. Огни стекались по улицам к Тракту, сливаясь в ручейки. Ручейки ширились, и вот уже огненная река текла, извиваясь, опоясывая огнем город. Навстречу огню с башен Семи Святынь рванулись, сплетаясь, долгие звуки труб, и это значило — празднество началось. Огни втекали на площадь Совета, озарив древние письмена на стенах башен. По низким широким ступеням сошли на площадь вожди, и впереди Хранительница. Едва она ступила на камни площади, голоса труб на мгновенье затихли, а потом взмыли вновь. И, точно услышав их, шагнули из врат башни Странники, и свет походен вспыхнул ярче, отразившись от их доспехов.

Люди, тесно заполнившие площадь, приветствовали гостей громким криком, заглушившим звуки труб. Потом из толпы выступили семеро певцов и, знаком приказав трубачам умолкнуть, запели.

Это была Давняя Песнь — о том, как возводили Ратангу. Сложили ее так давно, что смысл многих слов стал непонятен, но каждый, кто родился и вырос в Ратанге, знал ее наизусть. И потому стоявшие на площади вполголоса, одним дыханием, повторяли каждое слово за голосами певцов, летящими к темному небу. Оттого, что перед людьми стояли сейчас Странники, светлые тени ожившей легенды, полупонятные слова Давней Песни обретали иной, новый смысл. И когда отзвучало эхо последнего слова, не один на площади подумал, что теперь жизнь в Ратанге пойдет по-другому, а какой она будет — не угадать…

Ратанга была охвачена празднеством. Пробираясь в толпе вслед за Боско, я дивилась тому, как самозабвенно предавались веселью люди, еще месяц назад рисковавшие жизнью в битве. А может, потому и было таким безоглядным празднество?.. Всплески музыки окатывали толпу, на площадях в свете походен кружились в пляске сплетенные тени, прямо на улицах, под ратанами стояли столы с угощением, и красные листья, кружась, падали на скатерти. Иногда в толпе мелькал серебряный силуэт Странника и исчезал снова.

Мудрено было не потеряться в этом водовороте, но я упрямо прокладывала себе путь, а когда силы иссякали, Боско оборачивался, хватал меня за руку и тащил за собой. Я не знала, куда он меня ведет, а осматриваться некогда было, но все же я разобрала, что мы покинули Небесный ярус, вихрем пронеслись по улицам Белого, проскользнули в Белые врата. Мелькнул озаренный огнями Дом Исцеления, и толпа вынесла нас на узкую, осененную ивами улочку. Мы очутились перед столом, оттуда закричали, замахали руками, и я увидела знакомые лица Крылатых и Лунных Всадников. Среди них были два Странника. А Вентнора нет, мельком подумала я.

Мы с Боско поспешно выбрались из толпы.

— К нам, сюда! — весело крикнул Харен. Он сам был не похож на себя, и вообще, все вокруг были такие радостные, будто никаких напастей больше не предвиделось… Но не стоило думать об этом в празднество, и я дала усадить себя за стол между Боско и одним из Странников.

— Это и есть Сигрен, — сказал Боско вполголоса, наклоняясь ко мне. — А второй — Сиверн. Поговори с ними, ты же хотела…

Куда там! У меня язык отнялся, и я только молча уставилась на братьев. Они были очень похожи — выше ратангцев, тонкие и гибкие, с длинными темными волосами. Огни походен отражались в ясных, будто отливавших серебром глазах. Сигрен, поймав мой взгляд, вдруг улыбнулся…

Празднество не угасало, но шум стал тише, как будто ночь смягчила его. Устав сидеть за столом, мы бродили по улицам, потом снова поднялись на площадь Совета, где с Надзвездной Башни все еще плыли тихие звуки труб. На ступенях Башни вождей сидели двое — певец с динтаром и женщина. Певец медленно перебирал струны, пот запел, и женщина тихо подхватила:

Алое крыло,

белое крыло, синее крыло

поверху легло…

Они пели негромко и слитно, и нам вдруг стало неловко отчего-то. Мы быстро вошли в тень башни, где нас не было видно.

В медленной ночи,

на закате дня —

алые лучи,

ржание коня.

В медленной ночи,

в солнечном дыму —

белые лучи

ясности и мук.

В медленной ночи,

на изломе дней —

синие лучи

полночи черней.

— Это о Птицах, понимаешь? — шепнул мне Боско. — Очень старая песня… Я досадливо повела плечом.

Словно три весла

взмахом над водой —

эти три крыла

над моей бедой —

алое крыло,

белое крыло,

синее крыло

поверху легло…

Вдруг оборвав песню, они встали и пошли, держась за руки, прочь от Башни. И тогда у нас за спиной прозвучал ясный нездешний голос:

— Старые предания въяве бродят по площадям…

Это были Сигрен и Сиверн. Братья подошли к нам, войдя в тень Башни. Плащи их легко серебрились в темноте.

— Верно, — кивнул им Боско, как старым приятелям. — Вот, еще одно предание возродилось в Ратанге.

Сигрен улыбнулся, а Сиверн, подойдя вплотную к стене, провел ладонью по знакам на камне. И вдруг странный — тихий, тающий звук вырвался из-под его пальцев.

— Скана! — воскликнул он. — Вот оно! "Придут — лик един для троих, и три цвета сольются в одном, и величайшая радость обернется величайшим горем, и серое крыло…"

— Молчи!

Крик был так страшен, что я даже не сразу поняла, что это Боско. Он метнулся к Странникам и стал между ними и стеной.

— Молчи, — повторил он хрипло, хотя Сиверн и так уже замолчал. — Что ты наделал…

— Это же скана, — недоуменно сказал Сиверн. — Поющие письмена. им столько же веков, что и городу…

— Их нельзя читать, — почти простонал Боско. — Нельзя! Разве ты не знаешь предсказания? Когда их прочтут, Ратанга погибнет…

Он замолчал, опустил голову, будто потеряв все силы. Сиверн взглянул на брата. Тот, нахмурясь, покачал головой:

— Все так. Но… уже поздно. Три Птицы слетелись в Ратангу. И у них одно лицо.

Сигрен легко коснулся плеча Сиверна, и они ушли. Как завороженная, смотрела я вслед — две серебряные искры отдалились и растаяли в темноте.

Я ничего не поняла, чувствовала только: случилось что-то страшное. Боско все стоял, не шевелясь, будто прибитый к стене.

— Боско, — позвала я шепотом.

Он с трудом поднял голову. такого лица я у него не видела.

— Никому ни слова, — с силой проговорил он. — Ты понимаешь? Ни-ко-му.

Она была одна на празднестве. Толпы ратангцев, поющих, смеющихся, радостных, были не в счет. Она брела по улицам, и одни кричали ей что-то веселое, а другие, разглядев лицо, отшатывались и, смолкнув, обходили ее. Долго она это выносить не могла. Оставалось либо вернуться в Дом Исцеления, либо найти тихий и темный угол, которого не коснулось празднество. Она знала такое место — почти у самых Синих врат, заброшенный дом с колодцем во дворе. Разросшиеся ясени надежно схоронили его от чужих глаз.