Люциус Шепард - Город Хэллоуин

— Да уж, Милли умеет навести порядок. При ней даже поезда будут ходить по расписанию.

Удивленный этим загадочным замечанием, Кармин бросил на Клайда недоуменный взгляд и, ссутулившись, полез обратно в кабину.

— Эй, постой! — окликнул его Клайд. — Скажи мне одну вещь…

— Какую? — Кармин обернулся.

— Хелен Кмиц действительно убила своего мужа?

— А я почем знаю… — Он сел и включил мотор. — А-а, понимаю… Это ты так шутишь, да?

— Ничего подобного, я говорю совершенно серьезно. Можно даже сказать — меня это по-настоящему гнетет, потому что это единственный, касающийся Хэллоуина вопрос, на который я так и не нашел ответа.

— А на остальные, значит, нашел?.. — Кармин начал задом подавать со стоянки. — Да ты, парень, хотя бы имеешь представление, где тебе посчастливилось жить?!.

Клайд смотрел ему вслед, пока черный фургон не скрылся за углом, жалея, что не спросил про Джоунни. Потом он жестом заядлого курильщика сунул руку в карман в поисках сигарет, но вспомнил, что бросил месяц назад.

— Черт!.. — Пройдя с полквартала до только что открывшегося газетного киоска, он купил пачку «Кэмела», закурил и выпустил в небо серую струйку дыма, смешанного с паром от дыхания. Быть может, подумалось ему, Милли распорядилась просто взорвать вход в пещеры ллуррулу или замуровать его. Да и какое наказание может быть предусмотрено за геноцид разумных существ иной расы, иного вида?.. Скорее всего, никакого. Большинству людей наплевать. Как и ему самому, если быть честным до конца. У каждого хватает своих проблем, чтобы переживать из-за чужих.

Потом Клайд подумал о 57-й параллели и о тех краях, что лежали к югу от нее; вспомнил о метких суждениях Аннелиз, о ее юморе и живом уме, о том, что ее прежнюю жизнерадостность почти полностью вытеснило вялое отупение, вызванное приемом сильнодействующих лекарств. Еще он вспомнил о местном баре, переделанном из похоронного зала: теперь просторное помещение было выдержано исключительно в светлых тонах — не только каждый квадратный дюйм стен, пола и потолка, но и все предметы обстановки, включая цветочные горшки и круглые мраморные столики, за которыми собирались компании пенсионеров и людей преклонного возраста, были белыми. Сам Клайд ничего не имел против белого цвета, но его беспокоило, что Аннелиз любила выпить в этом баре.

— Эй, дружище!..

Клайд обернулся. Владелец газетного киоска — пожилой мужчина с «пивным» животиком и редкими вьющимися волосами, которые седыми прядями лежали на покрытом пигментными пятнами черепе, словно полосы тумана над равниной, — махал ему рукой от двери своего заведения.

— Можешь зайти, покурить внутри, — предложил он и, увидев, что Клайд колеблется, добавил: — Или ты кого-то ждешь?

Клайд объяснил, что ждет, пока откроется аптека, и старик покачал головой.

— По субботам они обычно открываются позже. Заходи пока, погрейся.

Клайд подчинился. Старик-газетчик пропустил его внутрь, потом вошел сам и, плотно закрыв дверь, опустился на стул за прилавком. Выудив из пепельницы тонкую дешевую сигару, он несколько раз яростно затянулся, пока огонек на кончике не разгорелся вновь.

— Черт бы побрал наших умников в законодательном собрании, которые выдумали этот идиотский запрет на курение! — просипел старик. — В конце концов, это мой магазин, я здесь хозяин и могу делать, что хочу. Верно?

— Верно, — согласился Клайд.

Снаружи ларек не выглядел особенно большим, но сейчас Клайд был поражен количеством журналов, разложенных на полках, на стеллажах, на прилавке и просто на полу. Их были сотни и сотни: унылые экономические издания, упакованные в пластик яркие порножурналы, журналы для любителей хоккея, бокса, футбола, рестлинга, микс-файта, восточных единоборств, журналы для женщин с большими привлекательными картинками, «Пипл», «Тайм», «Роллинг Стоун», «Снейк», журналы для любителей кошек и марихуаны, журналы для коллекционеров, охотников, стрелков и филателистов, журналы об аквариумных рыбках, моделях поездов, японской анимации, архитектуре, национальной кухне, путешествиях, журналы на немецком, французском, итальянском… В свое время Клайд повидал немало газетных ларьков, но до сих пор ни один из них не производил на него такого сильного впечатления. Поистине, для любителей печатного слова здесь было настоящее раздолье.

— Нам все время твердят, мол, твой дом — твоя крепость, — сказал старик и хитро подмигнул Клайду. — Но стоит в доме появиться женщине, и вот — тебе уже нельзя сесть в свое любимое кресло, если оно не покрыто дурацким пластиковым чехлом! Теперь мужчина может считать своим только место, где он работает или ведет бизнес. Я потому так и назвал свой магазин…

— Как именно? — вежливо уточнил Клайд.

По лицу хозяина скользнуло обиженное выражение. Он как будто не верил, что Клайд не знает.

— «Новое Царство» — вот как! Из-за этого некоторые думают, будто у меня здесь христианский магазин. Таким я обычно советую повнимательнее прочитать вывеску: там написано, что владелец — Хершель Ротштейн. Разве человек с такими именем и фамилией может быть христианином?.. Да дело в общем-то не в этом… Этим названием я хотел сказать только одно: никто не может запретить человеку курить в его собственном царстве.

Слушая его, Клайд гадал, не был ли Хершель Ротштейн вместе со своим ларьком вызван из Небытия тем самым существом, которое посетило его во мраке Трубы, — вызван в качестве подсказки или же наглядного урока. До сих пор царство, которое Клайд должен был отыскать южнее 57-й параллели, представлялось ему только как сравнительно большой участок земли, на котором будет стоять его замок (пусть даже не в буквальном, а в символическом смысле), но только теперь Клайд понял: царство может быть и маленьким, совсем как этот крошечный магазинчик, как любимый бар или охотничий домик где-нибудь в глуши. Главное, в нем должно быть уютно, спокойно и приятно, чтобы Аннелиз могла поправляться и набираться сил.

Молодая женщина, одетая как типичная яппи [Яппи — молодой преуспевающий и амбициозный человек, проживающий в городе, ведущий здоровый образ жизни и стремящийся к карьерному росту.] (с поправкой на холодную погоду), зашла в ларек, чтобы купить свежую газету. При этом она покосилась на дымящуюся сигару и неодобрительно сморщила нос, но старик напропалую сыпал комплиментами и таки добился, что девушка несколько раз улыбнулась. Потом она ушла, а они еще долго сидели — Ротштейн за прилавком, Клайд — на стопке «Таймс-Лидерз», курили, смеялись, болтали о подонках из законодательного собрания штата и еще больших подонках из Вашингтона и вспоминали времена чистоты и невинности, которых, быть может, никогда не было. Они даже не думали об огромном мире, лежащем прямо за дверью, и на чем свет стоит кляня наступивший двадцать первый век и неведомо куда катящуюся страну, были абсолютно спокойны и счастливы в столице своего собственного маленького царства.