Иней Олненн - Цепные псы одинаковы

— Эй, Волк, да у тебя плечо кровит, — Оярлик заметил, как рукав Ингердовой рубахи намок кровью. — Оголи руку, перевяжу.

Ингерд скинул рубаху. Рунар клинком плечо зацепил, и кровь нипочем не хотела останавливаться. Оярлик крепко рану перевязал, по спине Ингерда хлопнул, мол, заживет скоро, а тут от деревьев смех слышится.

Глядят — идет Орел неспешно, впереди него — Травник, худющий, длиннющий как тот посох, что в руке держит; волосы лохматые, на воронье гнездо похожие, венок украшает. А смеется Эйрик Редмир, не со зла, конечно.

— Я его на пригорке по-над рекой нашел, он в воду гляделся и сам с собой говорил.

И опять смеется, а Травнику хоть бы что, молчит себе. Но Ингерд-то знал, что этот долговязый отрок, коли охота будет, от Эйрика одни сапоги оставит.

Скоро еда была съедена, и все спать повалились. Приходи враг, бери их голыми руками, все одно не очнулись бы.

Проснулся Ингерд посреди ночи уже, небо над головой темное, звездами затканное. Почудилось Волку, что под своим небом, под северным, лежит, что шумят над ним ели стозвонные, в Стечву раздольную глядятся, с водами ее студеными шепчутся, и что волчата его сном спят крепким, за день набегавшись, и что волчица-мать рядом. Да недолго то Ингерду виделось, почуял он, как рука его раненая точно в огне горит, и кровь горячая из раны бежит, и вернулась душа его с берегов северных, обратно в тело вернулась, да не по своей воле. То бёрквы, духи мстительные, снова его выследили и напали коршунами. Кровожадной стаей на него обрушились, закричал Ингерд, по земле сырой от росы заметался и кричал долго, пока не увидел перед собой свет. Он пополз на него, из последних сил за траву цепляясь, полз до тех пор, пока не почувствовал тепло. Тогда боль отпустила его, он упал ничком и затих.

Мне мигает с неба диво — звездочка малая,

Точно алый огонь, красота небывалая.

Красота небывалая, словно уголь костра,

Что горел здесь вчера, но осталась зола.

Светит звездочка малая, сияет с небес,

Меня дорогой ведет в Зачарованный Лес.

Там лист облетает с берез и ракит,

И алой звездой под ногами горит…

Возвратившись из беспамятства, Ингерд долго лежал, прислушиваясь к тихому бормотанию. Это бормотание приносило покой, а огонь костра согревал тело. Ингерд открыл глаза.

Он лежал около костерка, а по другую сторону сидел давешний Травник все еще с венком на макушке. Их окружал дремучий лес, деревья стеной непроглядной окружали их, не было ни Эйрика, ни Оярлика, ни Аарела Брандива.

Травник сидел, сложившись пополам, держал на коленках маленькую книжицу и что-то царапал в ней заостренной палочкой. Сосредоточенно морща лоб, он глядел то в темное небо, то на пляшущие язычки пламени и все что-то бормотал.

— Эй, Травник, чем это ты занят? — слабым голосом спрашивает Ингерд — сил-то у него почти не осталось. — Заклинания творишь?

Долговязый отрок вздрогнул от неожиданности и буркнул:

— Сочиняю.

— Сочиняешь? — Ингерд с трудом сел. — Что сочиняешь-то?

— Стих, — неохотно ответствовал Травник и спрятал книжицу в котомку. — Небось смеяться будешь?

Ингерд поглядел на парнишку. Глаза из-под гривы волос настороженно блестят, рубаха измазалась, штаны за время пути прорехами обзавелись, ноги — в грязных лохмотьях полотна, которым раны ему заматывали, — несуразней отрока не придумаешь. Но Ингерд говорит ему без всякого смеха:

— Нет, славный Травник, не стану я смеяться над тобой. Я давно уже понял, что путь твой долог и многотруден и велик тако же. Ты помогаешь мне, ты жизнь мне спас ни единожды, зачем же смеяться над тобой буду?

— Барс смеется, — Травник все еще не верил. — И Лис тоже.

— Ты на них зла не держи. Их мудрость — мудрость воинов, а в сердце у них — добро. Твоя мудрость превыше, прости их.

— По правде говоря, — сдался Травник, — стих не очень хороший получился, я потом другой придумаю. Оно ведь как — то их клещами не вытянешь, хоть убейся, а то наружу просятся — ладони зудеть начинают.

— А сейчас?

— А, — отрок махнул рукой, — других забот полно, много сил на них уходит, и на стих ничего не остается.

— Догадываюсь, про какие заботы толкуешь ты. То, что я в лесу этом очутился — это в твоих ладонях зудело?

Мальчишка улыбнулся, довольный.

— Моих. Тебя от бёрквов спасать было надо, вот я тебя на Ту Сторону и перекинул.

— Какую такую сторону? — Ингерд почувствовал беспокойство.

— Ты — маэр, — взгляд парнишки сделался по-взрослому серьезным, — мне велено защищать тебя. А раз велено мне, — значит, я хороший ученик!

Травник снова улыбнулся, явно гордясь собой. Позади, в темноте, раздался шорох. Ингерд схватился за меч.

— Не бойся, — успокоил его Травник, — это Одинокий Охотник. Он сам умеет ходить с Одной Стороны на Другую.

— Да что это за стороны такие? — недоумевает Ингерд, а к огню меж тем и вправду Аарел Брандив выходит, прутиком ивовым по сапогу постукивает.

— А таким, — говорит Брандив. — Одна Сторона та, что все видят, а другая — в которой ведуны живут. Ведуны по обеим Сторонам ходить могут, и маэры тоже. Ну и эрили.

— Эриль Харгейд нас и научил, — добавил Травник.

— А я думал — наоборот, эрили у ведунов учатся, — молвит обескураженный Ингерд. — Думал, что могучее колдуна, нежели ведун из Зачарованного Леса, вовек не сыскать.

Травник воззрился на него.

— Да как же так? — спрашивает он. — Чего нас-то бояться? Это эриля страшится надо, он Рунами владеет, никого нет сильнее! Эриль Харгейд владыка Леса, и все ведуны, сколько их есть, — его ученики!

Ингерд только головой покачал. Выходит, нечего было от страха трястись, ведунов-то встречая, коли не тряслись при виде эриля! Скажи об этом Яну иль Оярлику — не поверят…

— Ладно, возвращаться надо. Там Барс и Лис без присмотра остались.

И Травник поворошил угли в костре. В небо с треском взметнулся сноп искр, Ингерд проводил их взглядом. А когда глаза-то опустил — не было уже ни леса, ни мохнатых крон, костерок догорал, с полей наползала темень, и Бурая журчала невдалеке. У огня спали безмятежно Оярлик Рыжий Лис и Эйрик Снежный Барс. У Эйрика под боком лежали снятые с мертвого Вепря сапоги, нарочно для отрока чудного припасенные…

Однако, когда посреди ночи поднялись идти дальше, отрок сей сапоги нипочем обувать не стал. Он стоял перед Эйриком, глядя в землю, и губы его были упрямо сжаты.

— Да ты что, дурья твоя голова! — кипятился Барс. — У тебя и так все ноги стоптаны, хочешь, чтобы мы тебя потом на закорках тащили?! А ну обувайся, кому говорю!

Но Травник продолжал упрямо таращиться в землю и не двигался с места. Оярлик, закапывавший кострище, удивленно выпрямился, он тоже не понимал, чего это отрок заартачился. Аарел Брандив молчал, о чем-то размышляя, и Ингерд решил вмешаться.