Лоис Буджолд - Паладин душ

— Вы думаете, он умрёт в этой битве, — рассердилась Каттилара.

— Он умер три месяца назад. Я боролась не против его смерти, а против его проклятия. Я проиграла. За свою жизнь я дважды видела богов в лицо, и это обожгло меня так, как, боюсь, не может обжечь ничто в материальном мире. Но я боюсь этого для него. Этой ночью он балансирует на грани настоящей смерти, смерти, которая длится вечно, и некому вытащить его из этой пропасти. И даже боги не смогут спасти его, если он в неё упадёт.

— Ваш выбор — отсутствие выбора. Смерть в любом случае.

— Нет: смерть может быть разной. Вы получили от него больше, чем любая женщина. Теперь колесо повернулось. Будьте уверены, однажды оно повернётся в вашу сторону. В этом все равны. Он уйдёт первым, но не единственным. Он будет не один, ведь он, как мне кажется, поведёт за собой длинную вереницу джоконцев.

— Поведёт, или я ничего в этом не понимаю, — прорычал Фойкс.

— Да. Неужели вы думаете, что никто из этих джоконцев не любим так же, как Эрис? У вас есть шанс позволить Эрису уйти в покое, с ясным разумом, без помех, сосредоточившись на мече, который является его символом. Я не позволю вам отпустить его взволнованным, лишённым решимости, рассеянным и печальным.

Каттилара прорычала:

— Но почему, почему я должна отдавать его смерти… или богам, или вам, или всем? Он мой. Моя жизнь принадлежит ему.

— Значит, когда он уйдёт, в вас останется пустота, в которой будет слышаться эхо его голоса.

— Все эти бедствия — не моих рук дело! Если бы люди делали так, как сказала я, этого бы не было. Все против меня…

Еда на подносе иссякла. Вздохнув, Иста коснулась белого пламени и снова расширила канал. Каттилара осела назад, проклиная всё вокруг. Поток белого огня из сердца Катти был медленным и сердитым, но ещё на несколько часов этого хватит.

— Я бы дала ей возможность попрощаться, — грустно сказала Иста. — Замечание лорда Иллвина об удержанных поцелуях и несказанных словах не дают мне покоя.

На лице Фойкса отразился ужас:

— Но её замечания, мне кажется, всё же не стоит передавать лорду Эрису.

— Я рассудила так же. Пятеро богов, зачем меня прислали сюда? Ступай, Фойкс, отдохни, сколько сможешь. Сейчас это твой первейший долг.

— Слушаюсь, рейна. — Он взглянул на Лисе. — Ты придёшь проводить нас? Позже?

— Да, — прошептала Лисе.

Фойкс хотел было что-то сказать, но голосовые связки отказались ему повиноваться; он благодарно кивнул и откланялся.

Иста тоже отправилась к себе прилечь на несколько часов. Она жаждала сна без сновидений, боялась видений, но ей удалось только подремать, звуки агонии, просачивающиеся сквозь решётку из медленно разлагающегося замка, казалось, заполняли всё вокруг. Наконец Лисе, чьё лицо освещал огарок свечи, стоящий в медном основании подсвечника, стеклянная часть которого лежала где-то грудой осколков, пришла разбудить её. Иста к этому времени уже проснулась и оделась. Унылое траурное одеяние стало грязным и кое-где износилось, но чёрное платье отвечало её настроению и сливалось с темнотой.

Лисе последовала за ней, подняв повыше бледный огонёк, когда Иста открывала дверь, ведущую на галерею. Рейна миновала несколько ступенек и застыла. Дыхание перехватило.

Высокий угрюмый мужчина стоял на несколько ступеней ниже неё, так что его лицо как раз находилось напротив её, в той же самой позе, в какой стоял мёртвый Эрис, когда она поцеловала его. Лицо мужчины и его очертания были немного размыты; Иста решила, что он немного похож на Эриса, немного на Арвола, совсем чуть-чуть на её умершего отца, хотя ди Баосия был ниже и толще. На Иаса, сочла она, он похож был меньше всего.

Одет он был так же, как офицер Порифорса, — в кольчугу и серо-золотой плащ; но кольчуга сверкала, плащ отглажен и безупречен, вышивка горела, словно огонь. Его волосы и борода были ровного серого цвета, острижены так же коротко, как у Эриса, чистые и гладкие. Колеблющийся свет свечи не оставлял отблесков ни у него на лице, ни в бесконечных глубинах его глаз; напротив, они светились своим собственным лучезарным светом.

Иста сглотнула и вздёрнула подбородок. Колени стали ватными:

— Я не ожидала увидеть Тебя здесь. — Отец Зимы одарил её мрачным кивком:

— На полях сражений присутствуют все боги. Какие родители не будут с беспокойством ждать, стоя у ворот, снова и снова поглядывая на дорогу, когда же их дети вернутся домой из долгого и опасного путешествия? Ты сама ждала у этих ворот, и тщетно и не зря. Помножь эту муку на тысячи и пожалей меня, сладкая Иста. Потому что мой великой души сын задерживается, он заблудился в дороге.

Его глубокий голос отдавался у неё в груди до звона костей. Она едва могла дышать. Вода застилала глаза и падала вниз с неморгающих век.

— Я знаю, Сир, — прошептала она.

— Он не слышит моего зова. Он не видит света в моём окне, потому что отделён от меня, он слеп, он глух, он спотыкается, и некому взять его за руку и привести ко мне. Но ты можешь коснуться его в окружающей его тьме. А я могу коснуться тебя в той тьме, что окружает тебя. Возьми эту нить и проведи его по лабиринту, куда мне хода нет.

Он подался вперёд и поцеловал её в лоб. Его губы жгли, как ледяной металл. В священном трепете она протянула руку, тронула его бороду, как тронула бороду Эриса в тот день, и ощутила мягкое покалывание. Он склонил голову, и слеза, словно снежинка, упала ей на ладонь, растаяла и испарилась.

— Теперь я проводник от Твоего имени? — оцепенев, спросила она.

— Нет, мои врата.

Он загадочно улыбнулся ей — белая вспышка среди ночи молнией прошлась по всем чувствам, и оцепенение превратилось в слепоту.

— Ещё немного я буду ждать его.

Он отступил назад, и лестница снова была пуста. Потрясённая, Иста не двигалась. Точка на левой ладони, где его слеза коснулась кожи, была холодной, словно лёд.

— Рейна? — очень осторожно сказала Лисе, стоявшая у неё за спиной. — С кем вы разговариваете?

— Ты видела мужчину?

— Мм-м… нет.

— Жаль.

Лисе приподняла подсвечник:

— Вы плачете.

— Да. Знаю. Пойдём. Думаю, тебе лучше подержать меня за руку, пока мы спускаемся.

Каменный двор, арка, двор в форме звезды, знакомый своими резкими очертаниями, и большие ворота, ведущие в парадный двор, остались позади в тёмной дымке. На протяжении всего пути Лисе не отпускала её руки и хмурилась, чувствуя, как она дрожит.

Освещённый факелами двор был полон людей и лошадей. Большая часть цветочных горшков разбилась, упав со стен, или накренилась, сыпля вниз сухую землю. Суккуленты были сплющены, более нежные цветы завяли и покосились, напоминая сушёную зелень. У дальней стены два спиралевидных дерева роняли сухие листья, которые падали на кучу гниющих лепестков.