Лоис Буджолд - Паладин душ

Вы, пятеро, должны внушать нам благоговейный страх. Но, мне кажется, и мы должны внушать благоговейный страх Вам.

— Семь, — прошептала она вслух.

Но потом что-то пошло не так. Задержка, а затем отступление. Много, слишком много искорок душ металось вокруг него. Теперь он окружён, путь к бегству отрезан. Десятки врагов, что бежали прочь, возвращаются; воодушевлённые собственным количеством, они набрались смелости сразить его.

В кругу врагов твой Отец приготовил для тебя пир, за тем столом, который Он накрыл для тебя так давно. Всё перед тобой…

Ещё один вязкий звук и ещё. Сзади раздался резкий голос Лисе:

— Леди, слишком много ран! Вы должны остановить это! — Ди Кэйбон напряжённо прогрохотал:

— Рейна, помните, вы обещали лорду Эрису, что Каттилара будет жить!

А некий толстый бог обещал жизнь Иллвина мне, если я не подведу Его. Если мы оба останемся в живых. Данный богом любовник, упрямый и наглый, как облезлый бродячий кот, сумевший втереться мне в доверие. Только если я буду продолжать его кормить.

Она посмотрела через плечо. Тело Иллвина подпрыгнуло вверх, подброшенное мощным ударом, пришедшимся Эрису в спину, и Горам, с безумным выражением лица, перевернул хозяина на живот, чтобы осмотреть алую дыру. Белая кисть Каттилары отделилась от руки, и Лисе бросилась останавливать фонтан крови.

Время пришло. О да, время пришло. Иста схватила поток белого пламени, несущийся у неё мимо плеча. Струя оборвалась. Белые брызги посыпались в разные стороны из её сжатого кулака. Фиолетовый канал распался. Белый огонь, постоянный спутник её внутреннего зрения в последние дни, иссяк.

Неуверенная тишина, а затем в тени рощи раздался нелепый, истеричный вопль триумфа, несущийся из полусотни джоконских глоток.

Ледяная плотина взорвалась. Стена воды ринулась вверх, достигла верхней точки и рухнула вниз, размывая берега, разнося границы души всё шире и шире, вымывая накопившиеся за всю жизнь камни, булыжники, комки сгнившего мусора. Всё это, кипя и рыча, изливалось вовне. Иста широко раскинула руки, открыла рот, отправляя прошлое в небытие.

Серая нить, практически исчезнувшая из виду в ярких вспышках, уплотнилась и достигла размеров туго натянутого каната. Этот канат стал двигаться сквозь её новую, расширенную, душу, всё быстрее и быстрее, до тех пор, пока не начал словно бы дымится от трения, как перегруженная плетёная верёвка, которая вот-вот загорится. В какую-то секунду удивлённая, бьющаяся в агонии и пребывающая в экстазе душа Эриса прошла сквозь неё.

Да. Все мы, каждое живое существо — врата между двумя царствами: царством материи, которое дарует нам рождение, и царством духа, где мы рождаемся в смерти. Эрис упустил свои врата, навеки потерял дорогу к ним. И мне было дано ненадолго уступить ему свои. Но такой великой душе врата нужны просторные: так вбей мои створки, сломай мои стены, проложи широкий путь и беспрепятственно войди, я позволяю тебе. И прощай.

— Да, — прошептала Иста. — Да.

Он не оглянулся. Представляя, что он увидел, переступив порог, Иста совсем не удивилась.

Всё окончено, Сир. Надеюсь, вы сочтёте, что я выполнила своё задание хорошо.

Она не слышала голоса, не видела светящегося силуэта. Но ей показалось, будто бы кто-то ласково коснулся её лба там, где болело и ныло уже столько часов подряд, будто бы голову стягивал плотный железный обруч, — и боль ушла. Конец боли был словно утреннее пение птицы.

Это действительно утреннее птичье пение, смутно сообразила она, здесь, в милом сердцу царстве материи, из кустов у подножья замка доносилась весёлая, беззаботная трель. Серые перья облаков на фоне меркнущих звёзд только начали окрашиваться огненно-розовым цветом, разливающимся от востока к западу. Тонкая нить лимонно-жёлтого цвета очертила горизонт на востоке.

Иллвин застонал. Иста обернулась и увидела, что он сидит, опираясь на ди Кэйбона, и срывает пропитанные кровью повязки со своего нетронутого ранами тела. Его губы в смятении раскрылись, когда он увидел следы произошедшего, которые становились краснее по мере того, как краски дня возвращались в мир.

— Пятеро богов. — Он сглотнул поднимающийся ком. — В конце явно было плохо. Не так ли.

Это был не вопрос.

— Да, — ответила Иста. — Но теперь он ушёл. Он вне опасности.

Внизу, в роще, охваченные ужасом джоконцы, она знала это, каким-то непостижимым образом, разрубали тело Эриса на куски, разрывали его на части, боясь, что он ещё может вновь собраться и напасть на них. Но нет необходимости сообщать сейчас об этом Иллвину.

Рядом, сжавшись в комочек, лежала Каттилара. Она тихо-тихо всхлипывала, едва дыша, и так крепко прижимала к себе губку, которой ей затыкали рану на животе, что между её пальцев струилась кровь. Швея неуклюже и бесполезно гладила её по плечу.

Мир вокруг Исты потемнел, как будто заря, испуганная представшей перед ней картиной, снова спряталась за линией горизонта. Проникший к ней в голову, словно обычный путник, Голос, уже такой знакомый, ироничный и безграничный, произнёс:

Моё Слово. Как тут просторно стало, а?

— А Ты что здесь делаешь? Я думала, это поле боя теперь принадлежит твоему Отчиму.

Ты пригласила Меня. Давай, давай, не отпирайся: Я слышал, как ты шептала там, в углу.

Иста не была уверена, что у неё остались на это эмоции. Ярости, по крайней мере, точно не осталось. Эта свободная тишина может быть как результатом покоя, так и следствием потрясения. Но Бастард — бог, к которому следует относиться с особой осторожностью.

— А почему Ты не появишься передо мной?

Потому что Я стою позади тебя. В Голосе появились тёплые, весёлые нотки. Давление огромного живота будто обожгло ей спину, одновременно она почувствовала, как его бёдра непристойно прижались к её ягодицам и огромные руки опустились ей на плечи.

— У Тебя отвратительное чувство юмора, — слабо сказала она.

Да, а ты сразу же понимаешь все Мои сальные шуточки. Я люблю женщин с острым слухом. Он выдохнул ей в ухо. Клянусь, в пару к ним у тебя должен быть острый язычок.

Её рот наполнился огнём.

— Зачем я здесь?

Чтобы завершить победу Эриса. Если сможешь.

Голос исчез. Темнота превратилась в бледный свет полосатой зари. Она обнаружила, что стоит на коленях на смотровой площадки башни в объятиях обеспокоенного Иллвина.

— Иста? Иста! — говорил он ей в ухо. — Рейна, дорогая, не пугай, пожалуйста, несчастного голого рыцаря. Скажи что-нибудь, ладно?

Она моргнула затуманенными глазами. Он лишь частично голый рыцарь, разочарованно отметила она. Заляпанные кровью лохмотья, оставшиеся от льняных штанов, всё ещё прикрывали его бёдра. И всё же он являл собой потрясающее зрелище — тёмные склеивающиеся волосы спутанной массой спускались ему на лицо и плечи, потные, со следами копоти, вонючие, все в красных разводах. Но все шрамы на его теле были старыми, залеченными, бледными. Он облегчённо выдохнул, когда увидел, что она смотрит на него, и наклонился, чтобы поцеловать. Она ладонью преградила дорогу его губам: