Надежда Тутова - Уж замуж невтерпеж

— А тебя? — Вираг приготовился к насмешкам, видимо, поэтому голос звучал сердито и обиженно.

— Эредет, — облом: ничего такого в моем имени нет!

— И далеко путь держишь, Эредет? — лешачонок, поняв, что я не собираюсь смеяться над ним, воспрянул духом.

— Далеко… В Солонцы… Ты, случайно не знаешь дороги туда? — не удержалась я.

— Не… не знаю… — покачал головой Вираг, но, заметив мой потерянный вид, поспешил добавить — Может, ты сперва в М а льбург отправишься, а уж оттуда и домой дорогу найдешь?

— Мальбург? А где это?

— Да тут, поблизости, батька говорил, что днях в десяти обозного пути.

— Э… Вираг, а как это — обозного пути?

— Ну, туда часто обозы идут, за день лиг много покрывают, вот и… — смешался лешачонок, заметив мое еще более потерянное выражение лица.

— Пешком туда не скоро доберусь…

— Слушай, я расскажу тебе путь до главной дороги, по которой обозы ходят, может, повезет, и ты встретишь очередной? А?

— Все лучше, чем по лесу плутать, — согласилась я. — Давай, выкладывай.

— Значит так, пойдешь на восход, выйдешь на сосновую рощу, там тропка есть. Иди по ней до конца, только овраг один обойди, а то там, на дне кикимора шалит — батька все никак не соберется выгнать ее, к вечеру доберешься до дороги.

— Спасибо, Вираг, ты будешь хорошим лешим, — улыбнулась я, поднимаясь — пора в путь, все равно не уснуть мне сейчас.

— Да не за что, — отмахнулся лешачонок, смущаясь от похвалы.

— Вираг, я… а на восход, это куда? — в последний момент спохватилась я.

— На восход?.. Туда, — махнул рукой в нужном направлении лешачонок, подмигнул и исчез.

Храни тебя Всевышний, малыш. Спросите: с чего бы лесному жителю так стараться, помогать? Я же говорю — ребенок он еще. Взрослый леший тоже помог бы, но сначала нервы измотал, водя кругами — не из злобы, чтобы увериться в человеке, в его помыслах. Ладно, хватит стоять на месте, еще корни пущу. Хм, странно: неясный зов вел как раз в ту сторону. Но я могу и ошибаться — слишком тих и непонятен он был.

Мерный ход убаюкивает. Трава сонно кивает, потревоженная моими шагами. Несет же меня нелегкая! Переодеться бы, да не получается: остановиться негде, в каком состоянии наряд не вижу, да и укромного местечка тоже не наблюдается. А замковое платье, наверное, все уже извозилось, да и надоело оно мне. Ничего, скоро встанет солнышко, тогда и скину опостылевшее платье. Говорят, предрассветные часы — самые темные. Мне это как раз предстоит проверить. Разумней было бы остановиться и дождаться восхода, но так некстати вновь явился зов, теперь уж намного сильнее и настойчивее. Да иду я, иду.

И все-таки остановиться мне пришлось: платье зацепилось за какой-то куст и ни в какую не желало выпутываться. Провозилась я с ним не менее получаса, и когда уже почти все было отцеплено, платью надоела эта канитель, и оно с громким треском порвалось. От обиды я плюхнулась на траву и едва не заревела. Остановило одно: дала себе слово больше не плакать, значит, я его сдержу. Просто посижу немного, дыхание переведу, да и ногам отдых нужен.

Когда первые робкие лучи коснулись небес, я вновь шла по тропе. Теперь хоть ориентир был четко виден: на восход солнца, значит туда, где оно встает. Небо уже окрасилось в розовый цвет с оранжевыми прожилками, когда я вышла к сосновой роще. От боли медленно засыхающих сосенок прихватило сердце, а от приторного до колик вкуса соли на языке согнуло пополам. Золото… Оно везде… «Бежать!» — была первая мысль, но зов крепчал, не позволяя повернуться и уйти. Впервые в моей жизни золото молило о помощи, но не для себя, а для этих молодых сосенок, умирающих оттого, что их слабые корни не могут добраться до воды.

Что же мне делать? Как поступить? Ведь я давала слово больше не призывать золото и нарушать его не намерена. Но и сил уйти нет, не могу отмахнуться от мольбы, как от писка надоедливого комара. Не могу… А золото все просит спасти сосенки. Да что же это?! Из огня да в полымя! Ах, как мне не хватает маман, ее совета, ее знаний.

Вставшее солнце в полной мере высветило жалостливую до слез картину сосновой рощи — ясно, почему леший так переживает. А я все стою и не решаюсь что-нибудь сделать. Эх, была, не была. Я только попробую, только осмотрюсь…

Юбка-сума с провизией и одеждой небрежно отброшена в сторону, словно ненужный хлам. Ноги сами ведут меня к пожелтевшей сосне, склоняющейся в земном поклоне. Нет, я не буду призывать, просто попытаюсь понять, почему столько золота, где оно. Ой-ей! Создается впечатление, что золото сеяли. Помочь бы… Ну вот, опять на неприятности нарываюсь, и вновь по собственной воле. Дошла до самой ссохшейся сосенки и едва не упала — так велико было скопление золота в этом месте. Хм, впервые встречаю такое совестливое золото: оно просило помочь молодым деревцам, забрав его из земли. Именно золото поведало мне, что весеннее половодье смыло разбойничий тайник, и теперь лес вынужден страдать. Как же тут не помочь? Вот именно… Ох, опять мне потом расплачиваться, но я все равно вытащу золото из земли.

Солнышко разбросало лучи, вызолачивая редкие облака. Птицы откликнулись робким щебетом. Скоро все проснется, заживет обычной жизнью в соответствии с заведенным порядком — изо дня в день одно и то же. Мне бы так, да верно говорят: что имеем, не храним, потеряем — плачем. Бесцельные рассуждения не помогут достать золото, но… да, не хочется мне этого делать! Но придется.

Медленно опускаюсь на колени — потом сил не будет, так хоть падать не высоко. Руками легко касаюсь земли. Да, даже вверху чувствуется золото. А уж на языке, будто ком соленый! Тихо-тихо, словно колыбельную, призываю. Стук сердца как молот в ушах. Всевышний, я ведь только начала… Но не остановлюсь: с каждым мигом зов крепчает, набирая силу и высоту. Вот уже первая пыль появилась на поверхности — она везде, по всей роще, во всяком случае, на той части, что охватывает взгляд. Не все это еще, не все. И вновь зову золото. Нет, это не то призывание, что было в Старом Лесу. Тогда я не пыталась привести золото, точнее золотую деталь на секстанте к себе, приходилось, будто перекликаться, вести разговор. Вроде бы легче, но и в тоже время сложнее: постоянно нужно удерживать голос золота, следя за направлением, чтобы мимо не пройти. Сейчас… мне не надо было призывать золото, удерживать его голос. Вроде бы легче. Но намного сложнее: ведь нужно, чтобы золото вышло на поверхность. А на это сил уйдет намного больше. И если меня тогда крутило как былинку на ветру, то после сегодняшних подвигов — даже думать боюсь. Вот появились первые самородки — яркие, блестящие под солнечными лучами. А за ними еще и еще… Да сколько же вас здесь? Перед глазами все кружится. Или это золото пустилось в хоровод? О, личность какая-то из кустов выглядывает — похоже, та самая кикимора, о которой меня Вираг предупреждал: глаза блюдцами от увиденного, рот открыт — о шалостях напрочь забыто. Не стоит так застывать, еще и схлопотать можно. И точно: в затылок кикиморе влетел очередной золотой самородок, нет, уже слиток — большие запасы у разбойников были. Уж не мои ли это знакомые под предводительством Гудраша? Да нет, вряд ли — далековато для них.