Александр Абердин - Кир Торсен против Черного Мага

Он увидел, что вся площадь была заполнена людьми и что все они изменили свой внешний облик, пройдя через День Преображения. Удивился он и тому, как много новых знаний ему самому дало чёрное облако, которое уже не пугало его, как прежде. Он понял, что отныне он совершенный человек и что по ступеням к нему приближается Сын Неба, Джон Морбрейн. Совершенные люди с антеннами небесного голоса на голове славили его имя и его великое деяние, а чёрное облако над их головами раскололось на тысячи частей и стало разлетаться во все концы, неся остальным людям счастливую весть о наступившем Дне Преображения. Тогда-то Марио и услышал впервые своё новое имя, ведь это сам Джон Морбрейн сказал ему: — "Ступай, Рамар, ты позабавил меня своим упрямством, продолжай же делать это и впредь, помогая тому, кто сразу поверил в меня, отыскивать точно таких же забавных артистов". Так префект провинции Грюнберг стал помощником мастера развлечений. В тот момент он понял ещё и то, что никогда не сможет смириться с тем, что произошло с ним.

Кирилл ехал среди мирных полей южного побережья острова Грюнберг и ему делалось грустно от того, что на этом острове снова сошлись в своей извечной схватке силы добра и зла. Разумная жизнь во Вселенной Мастера Миров существовала уже многие миллионы лет и столько же времени шла борьба между добром и злом. Вот уже целую вечность Хозяин Тьмы сидел в узилище, но продолжал упорно строить козни своему вечному оппоненту — Мастеру Миров. На четырех островах Хозяин Тьмы вернул людям их молодость и наделил абсолютным здоровьем, но сделал он это против их воли и каким-то жутким, бесчеловечным образом. По словам Марио Каничи на островах всего было преобразовано пятьдесят два миллиона шестьсот восемьдесят тысяч человек. Такую цифру как-то назвал по небесному голосу сам Сын Неба. Результаты аналогичной деятельности Мастера Миров были гораздо скромнее, примерно двенадцать миллионов, но зато всё происходило с таким изяществом и юмором, что это вызвало бурю восторгов по всей Палестине и о тех двух неделях массового омоложения теперь рассказывали в народе массу анекдотов. В основном скабрезных, высмеивая в них те стенания, с которыми всякие ханжи были вынуждены предаться радостям любви, чтобы не утерять дарованного.

Два чуда разительно отличались одно от другого, но второе чудо было поставлено на постоянную основу и уже десятки тысяч магов, вооружившись магическими кристаллами и прочими магическими инструментами, ничуть не хуже Тетюра возвращали людям молодость и хотя они не наделяли их титанической силой, никто не роптал. Это было его главным аргументом в споре с любым скептиком, но кроме этого Кир думал еще и вот о чем: — "Чёрт возьми, ну, не может быть такого, чтобы кроме Марио больше никто не думал о том, что он, человек, творение Всевышнего и что всякое преображение может идти только от самого Творца, а не от какого-то поганого чёрного облака, наславшего на людей каких-то летающих чёрных пиявок, превративших их не только в ослепительных, золотых людей, но и в волосатых, словно шимпанзе, мордоворотов".

Особенно его бесило то, что чуть ли не каждый совчел относился ко всем остальным людям с искренней жалостью, считая, что все они пребывают в трагическом неведение относительно существования Сына Неба и его великой миссии, а также заблуждаются по поводу доброты Мастера Миров. Всё, что было с ними до Дня Преображения, они вспоминали, как нечто ужасное и полное кошмаров, мучений, зла и несправедливости. Это, порой, приводило его в бешенство точно так же, как и тогда, когда он, однажды, слушал по радио елейное словоблудие какого-то мусульманского святоши. Этот тип, добравшись до студийного микрофона, тоже очень долго распотякивал о том, что ислам, дескать, это религия мира и добра, Коран это самая мудрая книга, а каждый правоверный мусульманин свято чтит таких великих пророков как Моисей-Муса и Иисус-Исса и относится ко всем остальным людям, ещё не уверовавшим в пророка Магомета, взявшего на себя труд очистить какую-то там единственную книгу от всяких искажений, как к утопающим, и дело каждого правоверного мусульманина вытащить их из грязной воды их заблуждений за волосы и не дать захлебнуться в скверне греха и порока.

В то время он находился в шикарном подмосковном санатории министерства обороны, куда его пристроил спасенный им из лап чеченских боевиков московский банкир. Дед настучал ему на Кира после того, как он за один присест, продлившийся более суток, набил на своём теле здоровенное тату и пришел домой злой, как чёрт, и весь опухший. По всеобщему мнению у него съехала крыша и его папа Карла, так он шутя называл Роберта Карловича Штерна, немедленно свёз его в этот генеральский санаторий с психическим уклоном. Опухоль с его тела сошла быстро, а татуировка сделала шрамы не такими заметными, да, и болеть они, почему-то, перестали и уже не пугали его самого, как прежде. Лечение, впрочем, свелось лишь к тому, что он трахался со всеми медсестричками и докторшами подряд, как озверевший кролик, и, по-настоящему, он их всех перепугал только однажды, тогда, когда вдребезги растоптал ногами свой дорогущий «Панасоник» с сиди-чейнджером. Послушав минут пятнадцать этого радио-муллу, он хватил свое радио в холле об пол и принялся в бессильной ярости топтать его босыми ногами, беснуясь и истошно крича: — "Сука! Козёл вонючий! Попался бы ты мне в горах, падла! Я бы показал тебе, как нас спасать надо! Урод!"

Несколько полковников и генерал, вместе с которыми он слушал эту передачу, так и замерли с побледневшими лицами, а врачиха и пара медсестёр испуганно визжали и всё звали кого-то на помощь. Правда, генерал, увидев двух дюжих санитаров со смирительной рубашкой в руках, быстро очнулся и послал их вдоль по Питерской куда подальше. Хотя в нём и было росту-то всего ничего, он закатил Кириллу звонкую затрещину, и, громко заорав: — "Отставить истерику, сержант!", быстро привел его в чувство. Кирилл тогда замер в изумлении, нащупал босыми, окровавленными ногами свои тапки, и сгребая ногой в кучу искореженные останки музыкального центра, тихо сказал: — "Извините, товарищ генерал. Но нельзя же вот так, запросто, оскорблять всех христиан, ну, и всяких других верующих. Чем он лучше того чеченца, который требовал от меня принять ислам и грозился убить, если я откажусь?"

Генерал ему ничего не ответил и лишь махнул рукой. Да, это и было понятно, что мог сказать ему человек, которому изо дня в день вдалбливали в голову идеи интернационализма и атеизма на протяжении всей его жизни и не учили сражаться за веру, царя и отечество? Прибежавшая на шум главврач санатория, восходящая звезда российского психоанализа, властная дама лет тридцати пяти, стильная и длинноногая блондинка в очках, велела медсёстрам обработать пациенту царапины на ногах и привести его в её кабинет для беседы. Ох, уж, эти задушевные беседы с врачихами, старшей из которых было не больше сорока. Все они кончались одним и тем же, его просили оголить торс и уже через пять минут это не очередная врачиха-психоаналитик исцеляла его душевные раны, а он утолял её измученную отсутствием настоящей мужской любви душу и превращал в богиню, гордую и уверенную в себе, да, к тому же ещё и зацелованную донельзя.