Павел Блинников - Гамбит

Собственно этим мы и занимались сейчас с шефом. Только вместо тарелки мы взяли объект покрупнее — самолет. Для того чтобы читать знанием тарелку я уже слишком искушен. А вот самолет и все что с ним связано это задачка посерьезнее. И как вы видели, я иногда тоже попадаю впросак. Еще в этой игре я ограничен во времени. Я должен называть очередное Знание сразу после ответа шефа, правильно оно или нет. Так продолжалось уже два часа, и я признаюсь, очень устал. Это непросто отключить логику, да еще и воображение, и в придачу удерживать такое состояние два часа.

— У первого пилота осталось восемнадцать своих зубов.

— Да.

— На борту находится тридцать три тысячи семьсот двадцать одна зубочистка.

— Семьсот двадцать две. Дальше.

Второму пилоту тридцать шесть лет.

— Да.

— На завтрак он ел яичницу с двумя сосисками.

— Сколько было яиц?

— Три.

— Да. Достаточно. — наконец сказал шеф. Я мгновенно отключил знание. Голову тут же пронзила острая боль. Мысли хлынули настоящим потоком переполняя мозг.

— Фуух! Что-то вы сегодня озверели шеф. — я посмотрел на часы. — Два часа пятнадцать минут. Так долго вы меня еще не гоняли.

— Надо увеличивать нагрузки. Твой результат неплох. Но все равно десять процентов ошибок. Хотя на последнем нашем занятии было пятнадцать. Еще ты начинаешь уставать после первого часа. Сначала процент ошибок не превышал трех, а в конце он достиг пятнадцати.

— Но мне трудно держать концентрацию так долго. — пожаловался я. Хотя считал что добился больших успехов. Вначале я не мог выдержать и пяти минут. И даже за это время процент ошибок составлял шестьдесят-семьдесят процентов.

— И это плохо. — пробурчал шеф. — Плохо, что тебе до си пор приходится что-то там держать. Знание должно стать твоей второй натурой. Оно не должно вызывать напряжения. Ты должен жить с ним и в нем. И пока ты это не поймешь, тебе очень трудно будет научиться управлять вероятностями. Ты сейчас уже можешь что-то наколдовать, но если учесть твой запас вероятностей твои возможности ничтожны. Даже больше чем ничтожны. Они нерациональны. А колдовство самая рациональная и практичная вещь на свете. Нет более практичного человека, чем колдун.

— А как же все эти разговоры о том, что колдун живет чудесами?

— Когда ты достигнешь уровня настоящего колдуна, единственной возможностью стать сильнее будет для тебя вера в чудеса. Только практичный человек может понять нить, что такое чудо и оценить его по-настоящему.

— Ладно. До этого мне надо еще дорасти.

— До этого нам всем надо дорасти. Я хоть и достаточно могущественный колдун, но абсолютное чудо мне пока не по зубам.

— А кому по зубам?

— Таких в нашей эпохе трое. И иногда какой-нибудь залетный демиург присутствует. Точнее сказать сложно. Но насчет этих троих я могу сказать точно.

— А сколько в мире колдунов сильнее вас? — спросил я, не слишком рассчитывая на точный ответ. Так и получилось.

— Эти трое точно сильнее. А насчет остальных я не уверен.

— Но вы попадаете в, допустим, десятку?

— Попадаю. А может, попадаю и в пятерку. Но сказать точнее сложно. Для этого надо вступить с остальными в поединок. А у меня и так дел по горло, чтобы еще такими глупостями заниматься.

Я обдумал полученную информацию. Она была интересна, потому что получить ее Знанием было сложно. От Знания нельзя скрыться, но его можно запутать, что колдуны и делают. В салон вошла Светлана. Шикарная брюнетка сексуально покачивала широкими бедрами и спросила:

— Вам что-нибудь нужно? — голос у нее был низкий с легкой хрипотцой.

— Да! — бодро сказал шеф. При посторонних он разыгрывал свой обычный спектакль. На его круглом лице появилась широкая улыбка, а слегка слезящееся глаза выражали постоянное удивление и восхищение всем происходящим. — Не могли бы вы принести мне еще вашего замечательного пива?

— Конечно. — ответила она. — Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо.

— А что вы хотите. — сказала она мне. При этом ее взгляд заставил температуру моего тела подняться на десять градусов.

— Я бы хотел что-нибудь горячего и влажного. — сказал я и улыбнулся.

— Насколько горячего? — сказав это, она полуприкрыла глаза.

— Очень горячего.

— Хорошо.

И она ушла на несколько минут. Когда она вернулась, в руках у нее был поднос, а на нем стоял запотевший стакан с пивом. Она поставила его перед шефом, и, повернувшись ко мне, сказала:

— На кухне есть кое-что очень горячее и влажное для вас. Но мне надо чтобы вы помогли мне это разогреть.

— Разумеется. — я бросил быстрый взгляд на шефа. Тот, молча пил свое пиво, уткнувшись носом в газету. Сочтя его молчание знаком согласия, я встал и пошел за Светланой. До сих пор не могу понять, почему она повела меня не на кухню, а в другую сторону, где была комната с большой кроватью. Не могу понять, но не испытываю особого огорчения. В конце концов, мы разогрели то, что требовалось и там.

Когда я вышел из "второй кухни", самолет уже начинал снижение. Мы подлетали к Москве. Я очень люблю Россию. И не только потому, что я там родился. Дело в том, что сюда очень приятно возвращаться, и пробыв здесь какое-то время, отсюда не менее приятно улетать. И даже не знаю, что мне нравится больше. Но как бы то ни было, проблем с приземлением не возникло. Хотя какие могут быть проблемы, если на борту находится шеф. Даже если бы пилоты решили выключить двигатели и пойти развлекаться со Светланой, самолет сел бы сам.

На таможне проблем тоже не возникло. Прилетающие на частных самолетах, редко испытывают подобные трудности. Рядом с аэропортом нас уже ждал лимузин, который повез нас к Борису Игнатьеву. А если точнее в его офис на Тверской. Ехали мы примерно час, хотя и не попадали в пробки. А если бы и попали, на крыше лимузина стояла мигалка, и у машины были правительственные номера. Борис был депутатом в городской думе. Когда мы приехали к большому многоэтажному зданию, нас встретил секретарь Бориса и повел внутрь. Кабинет Игнатьева располагался на самом последнем этаже. Я подумал, что нас заставят ждать, но этого не произошло. Похоже, проблема у бизнесмена была серьезная. Хотя у людей такого полета других и не бывает.

Секретарь постучал в дверь кабинета, и когда получил разрешение на вход, открыл ее перед нами. В России мне всегда не нравилось то, что некоторые ее жители живут на грани бедности, а вот такие не стесняются демонстрировать свое богатство. Обстановка кабинета тянула на бюджет какой-нибудь области. Всюду стояли стеллажи, на полках которых красовались различные музейные экспонаты. Все они были похожи друг на друга, так как представляли собой большие золотые хреновины усыпанные крупными бриллиантами. Различные статуэтки, маски, жезлы, и прочая непонятная фигня. На стенах висели картины, явно купленные не в подземном переходе. Этот кабинет вообще вполне мог стать отделением какого-нибудь музея. Очень неплохим отделением. Напротив входа, в противоположном конце кабинета было окно во всю стену, а перед окном стоял здоровый дубовый стол. За столом сидел наш возможный работодатель. Борис был маленьким лысым мужичком. Очень некрасивый и толстенький, он с явной неприязнью смотрел на меня и с одобрением на шефа. Конечно я, молодой и атлетичный мужчина, нравился ему гораздо меньше, чем упитанный и тоже лысый шеф. У Бориса даже секретарь был ему под стать, такой же маленький и отнюдь не худосочный. Еще Борис отличался лопоухостью и усами.