Дэвид Дархэм - Кровавое заклятие

Таддеус кивнул.

— Те, кого акацийцы так никогда и не сумели одолеть на поле боя, пришли в наши края как побежденный народ. Они убегали от кого-то или чего-то, внушавшего им такой страх, что нюмреки предпочли ринуться в неизвестность. — Канцлер помолчал, позволяя слушателям осознать сказанное. — Мы знаем о собственном мире далеко не все. В нем больше ужасов, чем кажется на первый взгляд. Однако ж пусть эти мысли не отвлекают вас от основной задачи. В данный момент наш враг — Хэниш Мейн. Если мы не сумеем победить его, то уже не придется волноваться о том, что готовит нам будущее.

— И все-таки, — сказал Дариэл, — если нюмреков не смогли одолеть в первую войну, как мы собираемся управиться с ними сейчас?

Дариэл задал вопрос Таддеусу, но канцлер переадресовал его Аливеру. Старший принц сидел на трехногом табурете, наклонившись вперед и расставив ноги; он упер локти в колени и массировал лоб кончиками пальцев. Аливер чуть заметно кивнул, показывая, что услышал вопрос, и подпер голову кулаком. Таддеус с беспокойством посмотрел на него; сегодня что-то угнетало принца более, чем обычно.

— Я не уверен, — наконец сказал Аливер. — Мне не нравится такой ответ, но это правда. Я хотел бы иметь перед глазами полную картину, прежде чем посылать людей на смерть. Собрать все кусочки мозаики…

— Ты не можешь, — откликнулся Келис. Из уважения к собеседникам он говорил по-акацийски. — Если ждать, пока все расставится по местам, пройдет вечность. Некоторые вещи известны нам только отчасти или неизвестны вовсе. Болтают, будто у мейнцев есть твари, которых им подарили Лотан-Аклун. Антоки — так они называются, но никто толком не знает, что это такое. Мы тоже не можем узнать, но и медлить нам нельзя.

Слова талайца повисли в воздухе. Аливер помолчал, не соглашаясь, не споря с ним.

— Еще есть сантот, — медленно проговорил он. — Из-за них я не стал тормозить события, хотя, на мой взгляд, они развиваются слишком быстро. Я знаю силу чародеев и верю, что они способны помочь. Не могу сказать, как именно, но если кто-то и может управиться с нюмреками, то только они. Если сантот присоединятся к нам, то найдут способ…

— Если присоединятся? — переспросил Дариэл. — Иначе сказать: есть вероятность, что этого не будет?

— Сантот обещали помощь, но поставили условие. Я обещал отдать им «Песнь Эленета». Она нужна чародеям, чтобы их магия работала правильно. Сантот не покинут свой дом на юге, пока я не сообщу им, что нашел книгу.

— Но мы с каждым днем уходим все дальше к северу, — заметил Дариэл.

— Расстояние не имеет значения. Я могу связаться с магами в любой момент. Эта связь не ослабевает с пройденными милями. Поверь: сантот могут слышать меня, если я направляю им свои мысли. Так же и я получаю их послания, когда они хотят, что-нибудь сказать мне. Проблема лишь в том, что книга сама не появится. Я понятия не имею, где она, и никто не спешит поведать мне об этом. Я ничего не сказал нашим людям о договоре с чародеями. Я решил, что просто призову сантот — не важно, найдется книга или нет. Я думал: когда они явятся, им ничего не останется, как помочь нам. А потом, после победы, я разыскал бы «Песнь Эленета» и отдал им. Я бы непременно выполнил обещание — просто поменял бы порядок действий, но… теперь я не уверен.

— Что же изменилось? — спросил Таддеус.

Очевидно, Аливер заговорил именно о том, что тревожило его в последнее время. Канцлер сожалел, что не вник в проблему раньше. В молодости, когда он был проницательнее и обладал более острым умом, Таддеус ухватывал такие вещи мгновенно. Ожидая ответа принца, он корил себя за то, что был слишком беспечен и вовремя не обратил внимания на настроение своего подопечного.

Аливер выпрямился и поднял взгляд, словно очнувшись от глубоких раздумий. Он потер глаза кончиками пальцев и проговорил:

— Люди начали массово отказываться от миста… потому что сантот помогают им. Я сказал им, что не могу вести на войну армию, которая вся поголовно каждую ночь впадает в наркотический транс. Тогда сантот произнесли заклинание. Я слышал его у себя в голове и чувствовал, как оно скользит по земле. Каждую ночь оно ползло, словно тысяча змей, и каждая искала своего… реципиента.

— Невероятно, — пробормотал Дариэл. — Я слышал, как люди освобождались от зависимости, но…

— Да, невероятно, — кивнул Аливер и замолк. Он медлил некоторое время, очевидно, пытаясь найти подходящие слова, чтобы выразить свои мысли. Принц поводил руками в воздухе, будто собираясь объяснить эти мысли жестами, но потом отказался от бесплодных попыток и положил ладони на колени. — Я ощущаю, что заклинание искажено. Сантот не раз говорили мне… Не знаю, как лучше объяснить. На самом деле, я не понимал их язык… да это и вообще не язык. Он больше похож на музыку — как будто голоса выпевают мелодии из миллионов разных нот. И каждая нота — слово, но они не похожи на слова…

Аливер обвел взглядом окружающие его лица, надеясь, что собеседники поняли его лучше, чем он понял себя сам. Однако все взгляды выражали лишь недоумение, и Аливер разочарованно покачал головой. Таддеусу казалось, что он догадался о сомнениях принца. Он не стал вмешиваться — хотя и собирался, — а задумался, чувствуя, как разрозненные обрывки мыслей мало-помалу оформляются в стройную идею.

— Я не могу этого объяснить, — продолжал меж тем Аливер, — но в любом случае сантот оказались правы. Заклинание исказилось. Сантот не хотели превращать насылаемые мистом видения в кошмары, но так вышло помимо их воли. Вместо прекрасных грез, которые обычно дает мист, курильщики видели воплощения своих самых ужасных страхов и слабостей. Это превратилось в такую пытку, что люди боялись наркотика больше, чем мучений, связанных с отказом от него. Он пугал их так, как не пугала даже перспектива навсегда потерять волшебные сны. Понимаете? Да, в конечном итоге это принесло плоды, но сантот хотели спеть совсем другую песню. Они пытались воздействовать мягко, без таких вот жестокостей. Однако к тому времени, как заклинание достигло цели, оно преобразилось в нечто жуткое. Теперь представьте, что может произойти, когда сантот обрушатся на наших врагов, убивая и калеча их своими заклинаниями. Они будут петь о смерти и разрушении. И если эта песня тоже исказится… мне страшно подумать, какой она станет.

Вот оно, подумал Таддеус. Он сам не сказал бы лучше. Ответа на вопрос у него не было, и канцлер сидел в тишине — так же, как и все остальные.

— Знаете, — ухмыльнулся Дариэл, — если война закончится благополучно для нас, это будет самая что ни на есть удивительная история. Ее поставят на полку рядом со «Сказанием о двух братьях», как и говорил папа. Помните? «Самая изумительная легенда еще не написана, но когда это случится, она займет достойное место рядом с преданием о Башаре и Кашене».