Кейжд Бейкер - Мадам Айгюптос

— Это называется очки, — назидательно сказал он. — Теперь тебе не страшен дневной свет, понятно? Да открой ты свои чертовы глаза, вампир несчастный!

Эмиль, вероятно, послушался (сквозь синие стекла его глаза все равно не были видны), так как внезапно замер, опустив руки по швам. Рот его слегка приоткрылся от удивления, да так и остался.

— Погоди, это еще не все, — промолвил Голеску и, пошарив в мешке, вынул оттуда клеенчатый кучере кий плащ, который и накинул на плечи мальчику. Плащ был впору человеку вдвое выше и шире, чем Эмиль: он свисал гораздо ниже колен мальчика, а при ходьбе волочился по земле. Голеску понадобилось несколько минут, прежде чем ему удалось просунуть безвольно повисшие руки Эмиля в рукава и подвернуть манжеты, однако когда он покончил с этой нелегкой работой и застегнул все пуговицы, результат оказался не таким уж плохим. Плащ защищал Эмиля словно палатка — быть может, чересчур просторная, зато никакое солнце больше не могло попасть ему на кожу.

— А теперь последний штрих! — Голеску жестом фокусника извлек из того же мешка широкополую шляпу, нахлобучил Эмилю на голову и слегка откинулся назад, чтобы полюбоваться делом своих рук.

— Да ты просто красавец! — воскликнул он. — Ну как, нравится тебе?

На самом деле ни о какой красоте не могло идти речи. Больше всего Эмиль напоминал какой-то диковинный гриб, к тому же в плаще ему наверняка было жарко и душно, однако возразить он не мог, так как Голеску забыл прорезать в шарфе, которым было замотано лицо мальчика, отверстие для рта.

— Теперь, — продолжал разглагольствовать Голеску, — ты полностью укрыт от света и, хотя ты и вампир, Можешь выходить из фургона даже днем. Разве это не здорово, Тыковка?.. Ну-ка, поблагодари скорее доброго дядюшку Барбу!

— Я хочу картошки! — пискнул Эмиль, с трудом раздвинув плотные витки шарфа.

— Ладно, давай отпразднуем это дело и немного отдохнем. Сегодня вечером у нас будет много работы, — согласился Голеску и, взяв в руку опустевший мешок, многозначительно потряс им в воздухе.

Он быстро развел костер и повесил над ним котелок, чтобы сварить Эмилю картошки. Сам Голеску поужинал продуктами, которые принес из деревни: крольчатиной, поджаренной с луком грудинкой и красным, как бычья кровь, вином. Вина оказалось много, поэтому, когда с едой было покончено, в кувшине еще оставалось больше половины. Отодвинув его подальше от костра, Голеску отправил Эмиля мыть в ручье грязные сковородки, а сам с наслаждением закурил большую ароматную сигару.

— Добрый раб! — с удовлетворением проговорил Голеску и выпустил колечко дыма. — А знаешь, Тыковка, к такой жизни легко привыкнуть… Когда закончишь с посудой, принеси из фургона медный таз для стирки. Я помогу тебе наполнить его и поставить на огонь. Да, и собери еще дров для костра!

Когда Эмиль приволок таз, они наполнили его водой из ручья и, пошатываясь от Тяжести и расплескивая воду себе на ноги, снова отнесли на поляну и поставили на огонь. Пока вода грелась, Голеску извлек из своего мешка трехкилограммовый пакет из плотной бумага, запечатанный аптечной печатью. Его он тоже купил сегодня в поселке. Эмиль, задумчиво глядевший на огонь (очки придавали его лицу непередаваемое выражение), повернул голову и, посмотрев на пакет, спросил:

— Мы будем готовить Черную Чашу?

— Нет, мой дорогой Тыковка, мы будем готовить золотую чашу, — ответил Голеску и, вскрыв пакет, высыпал его содержимое в таз, вода в котором как раз начинала закипать. — Отличная, стойкая желтая краска! — заметил он, принюхиваясь. — А когда она будет готова… — он пошарил позади себя и, придвинув к костру ящик, который принес вместе с мешком, открыл крышку: пляшущие языки пламени отразились в стеклянных горлышках небольших аптечного вида бутылочек, которых в ящике было ровно сто сорок четыре штуки. — Когда краска будет готова, мы остудим ее, разольем по бутылочкам и продадим здешним крестьянам, которые зарабатывают на жизнь разведением кур и другой домашней птицы.

— Зачем? — спросил Эмиль.

— В качестве лекарства, — пояснил Голеску. — Мы объясним им, что с помощью этого снадобья можно выращивать очень крупных кур.

Думаю, нам довольно скоро удастся вернуть наши двадцать тысяч лей и даже больше. Можешь мне поверить — этот трюк всегда срабатывает безотказно. Благодаря краске желтки в яйцах приобретают насыщенный желто-золотой цвет, а крестьяне думают, что яйца стали лучшего качества. Ха!.. Замечательный фокус, верно? А главное, его легко можно повторить в любом другом месте, куда мы попадем, после того как распродадим первую партию.

— Это лекарство? — снова спросил Эмиль, и в его голосе прозвучало что-то вроде сомнения, но Голеску ничего не заметил.

— Точно! — подтвердил он, в последний раз затягиваясь сигарой, и, швырнув окурок в костер, потянулся за вином.

— Какой чудесный вечер! — проговорил Голеску, делая хороший глоток из кувшина. — Какие звезды, а, малыш? Глядя на них, так и хочется размышлять, философствовать. Нет, в самом деле… В такие моменты я, например, всегда вспоминаю свою жизнь и раздумываю над тем, почему судьба обошлась со мной так круто. Можешь мне не верить, но я не всегда был бездомным бродягой; напротив, моя жизнь начиналась весьма и весьма удачно. Я ведь из старинного аристократического рода, знаешь ли… У нас был замок. Витражные окна с гербом. Слуги. Даже для того, чтобы выгуливать собак, в замке держали специального человека. Я, разумеется, не унаследовал ничего из этой роскоши, ведь я был младшим сыном, зато учился в университете и закончил его с отличием, получив ученую степень в области финансов.

После университета я стал управляющим крупным банком в Бухаресте. У меня были отличные золотые часы на цепочке и рабочий стол в три метра длиной, отполированный до блеска: я даже мог смотреться в него, как в зеркало. Каждое утро, когда я приезжал в банк, клерки выстраивались в ряд и кланялись мне до земли, пока я, помахивая тросточкой, шел к своему кабинету. Тросточка у меня тоже была замечательная — ее украшал крупный бриллиант такой чистой воды, что он горел, как заря, если на него падал хотя бы один луч света.

Ты, наверное, слышал пословицу: мол, богатство и бедность равно губят человека. Так случилось и со мной. Возможно, я оказался слишком доверчив и наивен в том, что касалось людских характеров, ведь их-то в университете не изучали! В общем, не прошло и нескольких лет, как беда постучалась в мои двери, и я рухнул с высот, на какие вознесли меня мое происхождение, мои способности и трудолюбие. Хочешь узнать, дитя, как я дошел до нынешнего моего прискорбного состояния?

— Чего? — спросил Эмиль. Голеску отхлебнул еще вина.