Робин Хобб - Магия отступника

— А чего просишь от меня ты, Невар, если не действовать? Стать трусом? Увидеть, как казнят невинную женщину, а потом растить ее детей и каждый день смотреть им в глаза? Рано или поздно они выяснят, что сталось с их матерью. Скорее рано, если я хоть чуть-чуть знаю Кару. Подозреваю, она и так понимает больше, чем показывает нам или другим детям. Со временем они узнают, что я стоял в стороне и не вмешался, когда их мать казнили за то, что она их защищала. — Он отвел взгляд и фыркнул, выражая презрение моим попыткам спорить. — И что в сравнении с этим значит сломанная карьера?

— Спинк, я так сожалею, — выговорил я после долгого молчания.

— Не ты этому виной, Невар.

— Я бы не был в этом так уж уверен, — пробормотал я, но тут вернулась Эпини с чайником и чашками.

Она налила всем чаю и присела с нами, но почти сразу ей пришлось выйти, поскольку ее малышка проснулась и заплакала. Затем пришла Диа, проснувшаяся, но растрепанная со сна. Спинк усадил ее за стол и дал чашку слабенького чая с сахаром. Кара и Сем тоже присоединились к нам. Когда вернулась Эпини, я оглядел стол, за которым собрались дети, и вся безнадежность нашего положения обрушилась на меня. День уже клонился к вечеру. Смогу ли я вывести из города трех детей, спрятать их в безопасном месте, вернуться, вытащить Эмзил из тюрьмы и сбежать вместе с ними до рассвета? И останемся ли мы после этого на свободе?

Я прикинул, не отвезти ли детей к Кеси и попросить его присмотреть за ними, но покачал головой. Нет. Я не вправе его впутывать, и, если нам придется бежать, нам некуда будет пойти. Я глянул на сидящего напротив Спинка. Его мрачное лицо вторило моим собственным мыслям. Это невозможно, но необходимо сделать. Я должен вытащить Эмзил из тюрьмы и бежать из города вместе с ней и ее детьми. Причем так, чтобы Спинка и Эпини не заподозрили в соучастии. Я вздохнул и заговорил, перебив щебетание детей:

— Боюсь, я не смогу надолго задержаться. Я, скорее всего, уеду сегодня же, после того как навещу пару старых знакомых. — Я посмотрел на Эпини, привлекая ее внимание, окинул взглядом детей, вновь повернулся к ней и продолжил: — Я хочу уехать как можно раньше. Ты не могла бы собрать для меня все необходимое?

Эпини взглянула на троих детей, чужих и в то же время ее собственных. В ее глазах блеснули слезы.

— Да, — спокойно ответила она. — Думаю, чем быстрее это будет сделано, тем лучше.

Остаток дня все делали вид, будто все идет как обычно. Спинку пришлось вернуться к исполнению обязанностей и изображать отсутствие интереса к судьбе своей горничной и даже раздражение от мысли, что ее дети останутся на его попечении. Эпини, отговорившись «весенней уборкой», принялась разбирать детскую одежду и постельное белье. Я вышел еще раз взглянуть на хлипкую повозку и древнюю лошадь. Я, как мог, укрепил колеса и накормил клячу овсом. Все это время я отчаянно пытался продумать свои дальнейшие действия, но понимал, что слишком многое не способен предугадать.

День тянулся медленно и в то же время летел вскачь. Дети все чаще и встревоженнее спрашивали о матери. Обещания Эпини, что она «скоро вернется», уже не могли их успокоить. Диа раскапризничалась. Сем злился, а Кара явно что-то подозревала. Мое намерение обсудить свои планы с Эпини срывалось, поскольку всякий раз, как я улучал минутку с ней наедине, очередной ребенок выскакивал словно из-под земли, требуя внимания или засыпая нас новыми вопросами.

Эпини поручила Каре месить тесто, а Сему доверила нож, чтобы он почистил картошку на ужин. Пока они были заняты делом, мы поспешно погрузили в повозку детские вещи, кое-какую одежду для Эмзил и запас пищи. Эпини приносила все новые и новые пожитки. Кастрюля и чайник. Чашки и тарелки. Когда она принялась снимать с полок их немногочисленные игрушки и книги, я ее остановил.

— Нам придется путешествовать налегке, — заметил я.

— Для детей это очень важно, — возразила Эпини, но со вздохом вернула часть вещей на место.

Мы отнесли собранные пожитки к повозке и нагрузили ее. Поверх я накинул одеяло. Теперь оставалось лишь молиться, чтобы это сооружение не привлекло ничьего внимания.

Кузина отправилась навестить одну из ходящих со свистками женщин, живущую на окраине Геттиса, а меня оставила с детьми. Новость о приговоре Эмзил наверняка уже успела распространиться по такому небольшому городку. Эпини по секрету сообщит Агне, что хочет, чтобы дети Эмзил во время завтрашней казни находились как можно дальше от виселицы, и попросит ее приютить их на ночь у себя.

В отсутствие кузины я остался присматривать за детьми — в том числе и за Солиной. Предполагалось, что малышка в это время снова будет спать. Но как только дверь за Эпини закрылась. Солина начала плакать. К моему невероятному облегчению, при осторожной проверке ее пеленки оказались сухими. Я взял малышку на руки и принялся расхаживать с ней по комнате, как это при мне делала Эпини. Трое детей собрались вокруг, засвидетельствовав мою полнейшую несостоятельность. Вопли Солины лишь становились громче.

— Ее следует слегка встряхивать на ходу, — любезно посоветовал Сем.

— Нет! — пренебрежительно отмахнулась Кара. — Женщины поступают иначе. Ему следует сесть в кресло-качалку, раскачиваться и петь ей песню.

Поскольку ни хождение, ни потряхивание не помогли, это показалось мне здравой мыслью. Когда я уселся в кресло с Солиной на руках, дети так тесно сгрудились вокруг, что я начал опасаться отдавить им ноги.

— Покачивайтесь! — нетерпеливо велел Сем.

— И пойте ей колыбельную, — властно добавила Кара.

Они явно приметили, как обращается со мной Эпини, и в своем поведении основывались на этом. Так что я усердно раскачивался и пел известные мне детские песни. Диа даже решилась забраться ко мне на колени рядом с малышкой. К тому времени, как у меня закончились колыбельные. Солина утихла, но не заснула.

— А вы знаете какие-нибудь песни-считалки? — задумчиво спросила Кара.

— Разве что одну или две, — признался я.

Кара оказалась права. Ребенок заснул прежде, чем мы во второй раз пересчитали десять ягнят в обратную сторону. Снять Диа с моих колен и встать, не разбудив Солину, оказалось непростой задачей, а уложить ее в колыбельку — еще труднее. Остальных детей я выпроводил из комнаты. Сем и Диа охотно ускакали по коридору, но Кара дождалась меня. Как только я прикрыл за собой дверь, она взяла меня за руку и посмотрела на меня снизу вверх. Ее бледное личико светлым пятном выделялось в полумраке коридора.

— Вы — это он, верно? Мужчина, который добывал нам еду той зимой.

— Кара, я…

— Я знаю, что это вы, так что не врите. Вы тогда пели те же самые песни. Вы не помните? И я слышала, как лейтенант называл вас Неваром. А мама говорила, что вы когда-нибудь вернетесь. Может быть. — Она не дала мне возможности согласиться или возразить, лишь глубоко вздохнула и спросила: — У мамы неприятности, да? Она поэтому не вернулась домой.