Робин Хобб - Магия отступника

Он взглянул на мальчика-спека, напряженно уставившегося в огонь. Ликари придвинулся ближе к очагу, ему явно все еще было не по себе в доме великой. Видимо, он почувствовал, что на него смотрят, поскольку испуганно вскинул взгляд, а потом снова вернулся к созерцанию огня. Мальчик-солдат нахмурился и огляделся по сторонам, пытаясь увидеть комнату глазами Ликари. Длинные бледные корни, свисающие с потолка и вгрызающиеся в стены, напомнили ему выпотрошенные заячьи кишки. Или, возможно, болтающихся змей. Внутри было сыро и пахло плесенью. Повсюду кишели жучки и прочие насекомые.

— Где мы будем спать? — спросил Ликари.

Мальчик-солдат оглянулся через плечо и на мгновение увидел комнату глазами Лисаны. Там стояла деревянная кровать, крепко сколоченная, чтобы служить ложем великой. Ее устилало множество мехов и шерстяных одеял, теплое и уютное вечернее прибежище. Затем он моргнул, и на месте постели остался лишь смятый ковер мха и древние обломки на полу. Мальчик-солдат встал. Странное чувство переполняло его, перебивая дыхание и затуманивая взгляд слезами.

Затем он протянул руки к развалившейся кровати и свисающим с потолка корням.

Я уже творил магию и полагал, что знаю, каково это. Однако я управлялся с магией примерно так же, как мальчик-солдат с моей пращой, — без особого умения и результатов. Я тратил магию расточительно, безоглядно. То, как с ней обращался мальчик-солдат, напомнило мне ловкие руки вышивающей матери: стежок, еще один, еще — и вот уже на льняном платке появился зеленый листок. Она не тратила зря ни мгновения, ни дюйма нити. Мальчик-солдат расходовал магию так же точно и бережливо. Он не отдавал приказов. Лишь указал рукой: сначала на этот корень, затем на тот холмик мха. Корень дрогнул, выгнулся и ловко сплелся с тремя другими, а затем потянулся вверх и впился обратно в обветшалые балки крыши. Ком мха пополз по старой деревяшке, поглотил ее и слился с соседним холмиком. Корень за корнем, клок мха за клоком следовали примеру других — и я понял, что он делает. Он заимствовал мои познания в инженерном деле и строительстве. Свисавшие с потолка над бывшей кроватью корни, словно веревки, оплели балки, укрепляя их. Мох накрыл ее обломки и образовал на ее месте пышную зеленую постель.

— Я думал, ты бережешь магию, — прошептал за моей спиной притихший Ликари.

Мальчик-солдат потряс головой, словно пробуждаясь ото сна.

— Я истратил совсем мало, — ответил он, едва ли не извиняясь перед самим собой.

— Мы будем спать здесь? — спросил малыш.

— Да, — решительно подтвердил мальчик-солдат. — Где одеяло?

— Снаружи.

Когда мальчик-солдат обернулся, чтобы взглянуть на малыша, тот упрямо смотрел себе под ноги.

— В чем дело?

— Я не хочу спать здесь, — осипшим шепотом признался Ликари.

— Но я хочу, — твердо сообщил мальчик-солдат, — а значит, так и будет. Принеси мое одеяло.

— Да, великий, — чуть слышно ответил ребенок и вышел наружу.

Мальчик-солдат тяжело вздохнул — возможно, с некоторым смирением, и медленно обошел комнату, изучая стены, потолок и рамы на окнах. Скатанные шкуры, зимой закрывавшие окна от холода, давно сгнили. Я удивился, почему его так обеспокоили окна, когда одна из стен заметно прогнулась. Выстоит ли дом еще одну зиму? Он вернул этот вопрос мне. Я попытался не обращать на него внимания, но инженер во мне не мог стерпеть ненадежную стену. Я сосредоточился на ней, пока он не проникся моим впечатлением. Он серьезно кивнул — может быть, мне, — а потом уверенным щелчком пальцев укрепил стену корнями. Бревна сделались уже слишком мягкими, чтобы вернуть их на места, но он мог их укрепить. Свисающие корни сплелись между собой в сеть, а затем уцепились за потолок и стены. Гибкое плетение сделало конструкцию заметно надежнее. К тому времени, когда Ликари вернулся с моим старым одеялом, потолок дома Лисаны был укреплен и приведен в порядок. Малыш удивленно огляделся по сторонам и радостно улыбнулся переменам. Огонь очага теперь ровно освещал комнату. Я и не подозревал, какими пугающими казались извивающиеся тени от корней, пока они не исчезли.

Мальчик-солдат забрал у Ликари одеяло и сильно встряхнул. От порыва ветра пламя в очаге заметалось, а в воздухе густо повисла пыль. Мальчик-солдат сумрачно на нее посмотрел.

— Завтра, — объявил он, — ты выстираешь одеяло и повесишь сушиться у огня. А пока — как будем сегодня спать, на нем или под ним?

— Под ним, — решительно ответил Ликари и осторожно уточнил: — По крайней мере, ты. Оно не очень большое. Жаль, что у нас нет еще одеяла.

— У нас будут еще одеяла после ярмарки. У Лисаны было много толстых ковров и разноцветных одеял, — проговорил мальчик-солдат, словно заклинание.

Он, несомненно, произнес это вслух лишь потому, что страшно по ней тосковал. Упоминая о ней, он сильнее ощущал ее присутствие в доме — даже если его слышал всего лишь маленький сонный ребенок.

Он расстелил одеяло на моховой постели, затем медленно обошел комнату, дотошно вспоминая ее прежний вид. Ликари остался у очага, обсасывая косточку и с любопытством на него поглядывая.

Кедровый сундук, который он попытался подтащить поближе к огню, покрывали мох и плесень. Он рассыпался на части от первой же попытки его открыть. Мальчик-солдат смел в сторону потрескавшиеся остатки крышки. Насекомые давным-давно сожрали роскошный мех. Даже кожа позеленела и оказалась вся в дырах. Моль превратила шерстяные одеяла в клочья и мелкую труху, яркие краски выцвели. Ткани сгнили в плотное вонючее месиво. Со вздохом отвращения мальчик-солдат опустил угол, который пытался приподнять, и вытер руки об пол.

— Можешь идти спать, если хочешь, — бросил он засмотревшемуся ребенку.

Ликари с радостью бросился к моховой постели и забрался под одеяло, но не заснул. Он разглядывал меня блестящими любопытными глазами, пока мальчик-солдат бродил по комнате, раскапывая остатки имущества Лисаны.

Тяжелая медная миска вся пошла зеленью, местами почти до черноты, чеканный рисунок полностью стерся. Несколько уцелевших изделий из дерева испещряли червоточины. Чем больше он находил истлевших напоминаний о прежней жизни Лисаны, тем более грустным и прогнившим казался заброшенный дом. Он не мог делать вид, что она еще вчера была здесь. Минули десятилетия, если не целые поколения.

Печаль и покорность поднимались в нем, словно прилив: я не знал, в какой степени эти чувства принадлежат ему, а в какой — тени Лисаны. Он подбросил дров в огонь и в его свете разложил несколько найденных вещей, словно устраивал нечто вроде музея. Две стеклянные чаши. Лампа из мыльного камня. Маленькая нефритовая ложечка для мазей. Он выложил все это в ряд, что неприятно напомнило мне, как мы складывали тела погибших от чумы в ожидании похорон.