Григорий ПАНАСЕНКО - ЭДЕМ-2160

— Для этого вам придется стать православной христианкой, – шутливо напомнил профессор.

Все облегчено рассмеялись.

— И все же, как государство согласилось принять столь агрессивную церковь? Ведь это же угроза стабильности, – вернулся Саймон к прерванному разговору, поковыряв вилкой остатки уже остывшего шницеля.

— В том-то и дело, что агрессивную, – профессор Кацман опять вернулся к своей саркастической манере общения. – Государство было поставлено перед выбором, и надо заметить, очень серьезным. Попытка религиозно-государственного переворота и анархия с одной стороны и слияние церкви и государства с другой. Лидеры того времени тоже не могли похвастаться народной поддержкой. Это было тем более страшно для них при наличии конкуренции в лице монархии. Они не поняли вынужденность сделки, необходимость коренных социальных реформ. Монархия в итоге победила.

— Ну и что это дало государству? Ведь они вполне могли уничтожить церковь и не допустить перемен? – Саймон отпил кофе.

— Правильно. И вместе с этим потерять те остатки народной поддержки, что еще сохраняли иллюзию стабильности в стране. Не забывайте, мой дорогой, – позволил себе фамильярность профессор, – о глубокой религиозности и сакральном мистицизме русского народа. Что сейчас является основным предметом в школе? Закон Божий. Каждый учебный день начинается с молитвы, и уж поверьте мне, – патетически возвестил профессор, – это не пустая формальность. Я видел глаза этих мальчиков и девочек – в них горит божья искра. Я не могу назвать себя религиозным человеком, но я вижу, где вера есть, а где ее нет. На западе ее нет, и поэтому он гибнет, а в России она есть – поэтому мы еще живы.

Тут Саймон заметил, что человек у окна уже давно смотрит не на пейзаж за окном, а на них и внимательно слушает разговор. Неожиданно он сказал сильным, хорошо поставленным голосом:

— Вы даже не представляете, насколько вы правы. Запад стоит на грани катастрофы.

— Ну, не стоит перегибать палку, – возразил Саймон, рассмеявшись.

Человек посмотрел на него пристально и сказал:

— Через год начнется большая война и мы, запад, в любом случае проиграем. Она неизбежна. И пусть в ней победит Россия.

Саймону показалось, что в глубоких печальных глазах мелькнула искра сожаления о чем-то или след давней боли, но уже через мгновение попутчик отвел взгляд...

...Огромное сверкающее здание вокзала с надписью "Рязань – 1" медленно наползало спереди: поезд прибыл точно по расписанию, в тот самый момент, когда часы показали пол первого. Вагон последний раз еле качнуло, и он замер. Позади остались Санкт-Петербург, Новгород, Псков, Старая Русса, Москва, слившиеся в один огромный мегаполис.

Над десятком платформ на высоте тридцати метров янтарно отливал металлизированный свод ангара, поэтому снега на отапливаемых платформах совсем не было. Саймон и Джулия тепло попрощались с Адольфом и профессором и обменялись адресами. Николай, третий их попутчик исчез незаметно.

Неожиданно Саймон очутился в медвежьих объятиях и знакомый голос над ухом пророкотал:

— Рад тебя видеть. Наконец-то выбрался из своей берлоги, а то сидишь как бирюк. И как жена с тобой не заскучала? Ты же ее совсем заморил – смотри, какая бледная.

Саймон, наконец, вырвался из тисков рук, едва не задохнувшись в густом ворсе шубы.

— Здравствуй, – ответил он, разглядев, наконец, под мохнатой шапкой довольное лицо старого друга-сокурсника Евгения.

— Здравствуй, Джулия, – поздоровался Евгений с женой Саймона. – Выглядишь просто замечательно. Не удивляйся, – снова обратился он к Саймону, – просто профессор попросил вас встретить. Идемте скорее, стол уже накрыт.

И он повел их к автостоянке, где уже ждал его автомобиль с личным шофером. На ходу они шумно обменивались новостями.

Тирольские пейзажи уже сменились пестрой альпийской Баварией – сейчас поезд подъезжал к границам Баварской Народной Республики.

По сути это государство представляло собой только город Мюнхен и прилегающие окрестности, застроенные по-немецки аккуратными домиками в нарядной черепице. Но таких коттеджей и сэми-хаузов было мало, а вскоре они совсем исчезли.

Поезд неспешно шел по пригороду. По обеим сторонам герметичного стеклотоннеля возвышались высотные жилые дома, зеленели парковые зоны и мелькали авторазвязки. Позади остались заснеженные вершины Альп, и на газонах зеленела поздняя зимняя трава, в которой серыми пятнами мелькали раскормленные муниципальные кролики.

Николай с интересом смотрел в окно, запотевшее изнутри. Сейчас ему почему-то вспомнился последний напутственный разговор в полуподпольном клубе, куда его привел отец Никодим...

— ...Мировой опыт революций показывает, что важна внезапность и опора на массы, – толстый седой профессор-немец Ганс Гота, отдуваясь и брызгая слюной, вещал по ту сторону стола, держась за спинку стула и покачиваясь с пятки на носок и обратно. – Нам непременно нужна армия.

Для пущей убедительности немец стукнул кулаком по столу и обвел всех присутствующих гневным взглядом из-под кустистых бровей.

— Да, и надо не забыть о союзе с УНЕ, – встрял в монолог еще один оратор, сосед Николая, доктор философии Ново-Киевского Университета Остап Пасько.

Его нескладная фигура ссутулилась, отчего пиджак встопорщился и казался мал доктору в длину и узок в плечах.

— Разумеется, – немец недовольно оглянулся на коллегу и с воодушевлением продолжил. – Затем необходимо будет избрать правительство переходного времени и приступить к реорганизации государства и общества на национальных принципах.

Дискуссия разгоралась все сильнее. В перепалку вступали новые "революционеры", и вскоре за общим шумом ничего уже было не разобрать. Николай терпеливо разглядывал всех собравшихся.

— Простите, – не выдержав, он поднялся со своего места в самом дальнем углу комнаты, – но как вы собираетесь заручиться поддержкой масс, и что вы вообще понимаете под массами? Неомарксизм нынче не в моде.

Стало тихо. К Николаю повернулось с дюжину пар глаз, он смотрел только на Готу, поскольку угадал в нем негласного лидера.

— Как это что? – на минуту смешавшийся профессор пошел в наступление. – Я говорю о простом украинском народе. Именно он поможет нам. Средний класс у нас в государстве достаточно силен, на него опирается режим. Пока опирается. А Маркс здесь ни при чем.

— С какой это стати простой украинский народ будет помогать вам? – Николай особенно выделил последнее слово, однако без тени насмешки.

— На что это вы намекаете? – обиделся немец.

— Я не намекаю, а говорю открыто. Все, чем вы занимаетесь, пустые слова. Вы даже не представляете, с какой стороны браться за это дело. Революция не делается в кабачках и на кухнях.