Григорий ПАНАСЕНКО - ЭДЕМ-2160

Воспитанный городскими улицами, Карел видел верх лихости в том, чтобы гульнуть с друзьями и выпить литра два джина, а потому, однажды, в пьяном угаре проиграл товарищу и был вынужден поступить волонтером на марсианские рудники, чтобы подъемными перекрыть долг. Саймону тогда тоже перепало на пару жевачек. Он хорошо помнил, каким серьезным и чужим стал старший брат в последнюю неделю перед отъездом. А потом была короткая повестка. Из всего Саймон запомнил только одну фразу – разгереметизация барачного купола. Уже тогда он знал, что на Марсе можно дышать только в скафандре.

Сестре Саймона Элоизе повезло больше: от природы красивая особой славянской красотой, она ухитрилась обручиться, а затем и выйти замуж за подающего надежды молодого инженера. Также стремительно в их семье появились близнецы Эдвин и Лайон, и по выходным Саймон играл с маленькими детьми.

Муж ее был специалистом-атомщиком, и мать Саймона каждый раз говорила дочери о том, "что эти атомные штуки очень ненадежны". Взрыв на станции сделал из мужа Элоизы инвалида, однако, компания в это время была на взлете, и страховка позволила ей закончить образование и получить неплохой пост вице-призидента Британского отделения Русско-Китайского нефтяного Альянса и одиннадцатый разряд.

Вот эти-то деньги и дали возможность Саймону отучиться положенные двенадцать лет в школе на "хорошо" и "отлично", а потом поступить в институт на очень модный факультет генетики. Его не испугал даже конкурс в одиннадцать человек на место.

В институте Саймону повезло с научным руководителем, и уже с третьего курса он получил "зеленую карту" и стал лаборантом кафедры. Теперь институт оплачивал девять десятых стоимости учебы, а оставшуюся десятую часть Саймон мог оплатить и сам. Сестра вздохнула с явным облегчением, взгляд отца потеплел (как-то на зимних каникулах отец сказал Саймону, что из него выйдет что-нибудь путное) и только мать не верила, что генетика принесет ему деньги и положение.

Принятие официальной евгенической программы "Ноев Ковчег" застало Саймона как раз во втором классе. На третьем курсе его учебы статистические материалы уже были доступны даже для студентов, и он ознакомился с ними досконально. Мировому Совету требовалась коррекция программы, что дало ему пищу для размышлений, а на пятом курсе, с блеском защитив диплом, Саймон был приглашен в евгенический центр генетических исследований. Защитив через пару лет диссертацию, он обеспечил себе место младшего инспектора Британского подсектора, а затем как подающий надежды молодой ученый, быстро дорос до старшего инспектора всего европейского сектора.

Получив шестнадцатый разряд, теперь уже по двадцатиразрядной системе, Саймон мог позволить себе семью и ребенка, тем более что в этом году умер его дед, и растраты на медицину резко уменьшились. А еще через год Саймон сам стал отцом семейства.

В свои сорок лет он успел возмужать и стал замкнутым, не любящим больших кампаний и вечеринок, увлеченным работой человеком. Работа поглощала его настолько, что даже семью он воспринимал, как обязательное дополнение к карьере, что, однако не мешало ему быть неплохим отцом и обеспечивать сыну образование.

В поезде Саймона начало укачивать, и вскоре он ткнулся лбом в экран ноутбука. Компьютер возмущенно пискнул, экран предупреждающе замерцал. Проморгавшись, Саймон увидел, что автоматически успел завершить весь отчет и его взгляд опять упал на видео письма. Он сорвал оранжевый язычок с первой дискеты и машинально отметил, что у него осталось двадцать пять минут.

"Здравствуй, папа! У меня все нормально. Я по вам с мамой очень соскучился, – Петер Мерфи, единственный сын Саймона, жизнерадостно улыбался ему с экрана. – В декабре у меня каникулы, и я обязательно приеду к вам на рождество. Передавай привет бабушке и дедушке, и скажи, что я их очень люблю. И еще: не волнуйтесь, деньги у меня пока есть. Ну, пока!"

На экране побежала заставка с летящим над прерией орлом.

Саймон улыбнулся, вынул дискету и вставил следующую. На ней обнаружилось приглашение на конференцию в Сидней с просьбой прочитать небольшой курс лекций. Он попутно отметил в ежедневнике покупку билета до Сиднея и отправил сообщение секретарше в офис и запрос на рабочую командировку шефу.

На третьей, последней дискете было письмо от его бывшего научного руководителя, который приглашал Саймона с семьей провести пикник на Байкале с традиционной китайской кухней и походом в горы.

Саймон устало вздохнул и закрыл ноутбук. Людей было много и он стал пробираться в выходу заранее. Почти у самых дверей путь ему преградил огромный, неповоротливый детина в безразмерном растянутом свитере и куцей куртке. Саймон с брезгливостью посмотрел на заляпанный чем-то маслянистым рукав и попытался отодвинуться, но его уже притерли, и ему не оставалось ничего другого, кроме как прижать к груди портфель. Через минуту машинист объявил остановку и гора перед Саймоном, качнувшись, пошла напролом вперед. К соседней платформе прибывал встречный поезд.

Саймон вышел на остановке вместе с огромной толпой. Станция находилась в здании евгенического центра в Лейпциге, в его подземной части, и пока лифт вез Саймона на сто пятидесятый этаж в офис шефа, он успел послать жене сообщение, что задержится вечером, и чтоб она предупредила гостей. Сегодня у них был ужин на две семьи.

В кабинете шефа было людно: там уже ждали трое. Саймон поздоровался с ними и сел за стол. Шеф закончил свой телефонный разговор и обратился к нему:

— Я надеюсь, вы приготовили ваш отчет?

Саймон передал мини-диск.

— Благодарю. Итак, – шеф обратился ко всем присутствующим, – необходимо рассмотреть генетический код абонента 121.367.886 на предмет С-2 статуса.

"Странно, – подумал Саймон, – неужели не нашлось никого ближе, и меня вызвали ради одного абонента". Но шеф развеял сомнения Саймона, назвав еще четыре десятка абонентов, и попросил посмотреть материалы на персональных ноутбуках.

Саймон мельком бросил взгляд на фамилию первого клиента и изумился: неужели это сам электронный магнат Селецкий? И тут он все понял: еще в годы аспирантуры его прозвали Хароном, а также Неподкупным, за то, что он никогда не позволял себе подложных результатов тестирования. Значит, кому-то понадобилось свести счеты с русским.

— Давайте пройдем в лабораторию, – шеф широким жестом показал на дверь.

В лаборатории уже все было готово. Панорамное окно из метаморфизированного стекла было ярко освещено, мониторы электронных микроскопов горели ровным бирюзовым светом, в углу крутились диски записывающего устройства, в четырех точках под потолком рубиново светились детекторы камер. Как Саймон и предполагал, пробы ткани эмбриона Ярослава Селецкого поместили на приборный стол первым. "Это, пока я не потерял сосредоточенность", – подумал он, но уже через минуту погрузился в такую знакомую для него работу. В целом мире не осталось никого, кроме него и витой спирали ДНК, которую он пристально исследовал микрон за микроном. Так и есть, болезнь Дауна, склонность к детскому церебральному параличу с вероятностью развития восемьдесят процентов и склонность к онкологическим заболеваниям с вероятностью развития пятьдесят пять процентов. Интересно, кто делал предыдущие анализы? И зачем вообще при таких явных отклонениях аж пять человек, вместо положенных трех для экспертизы?