Олимпиада Васюковская - Мент, меч и муж

Надеяться на повторение вчерашней удачи, похоже, глупо. Воришки тут есть, но сознательно их ловить — это лучший способ нарваться на неприятности, причём как с преступниками, так и со здешней стражей. Нужна работа. Что я умею? Ловить преступников. Блин, не то. Сидеть в засадах. Совсем не то. Вести допросы…

Мать-перемать, неужели ничего полезного я за все двадцать пять лет жизни делать не научилась? Ни кашу варить, ни бельё стирать… Нет, стирать я умею. И готовить, в принципе, тоже. Только вот заниматься этим профессионально не смогу. Или смогу, если очень захочу есть?

Устроиться в служанки? Идея интересная. Пол как-нибудь подмету, клиенту еду подам, от похотливых лап увернуться сумею… Надо будет попробовать.

— Убийца! Я знал, я говорил, этим нелюдям верить нельзя!

Инстинкт заставил меня развернуться и побежать в сторону кричавшего.

Коротышка со злым прищуром. Стоит, широко расставив ноги, чуть накренившись — раньше был моряком? Неважно… Голос зычный. Что у ног? Быстрее глянуть, пока не собралась толпа!

Тело. Кровь. И очень знакомый плащ.

Рядом трое бродяг держат извивающегося ящера. Ещё один со стонами раскачивается взад-вперёд — из плеча толчками выхлюпывает кровь. Его пытается удержать и забинтовать сутулый тощий парень. Ну, удачи.

Знакомая сабля валяется в пыли и крови. Орудие убийства? А чёрт его знает, сейчас не разберёшь.

— Убийца! Законы Гертинги… Смерть!

— Я… нь'бивал… — ящера жёстко бьют по голове. Человек после такого удара уже потерял бы сознание.

— Не смей шипеть, нелюдь!

Что-то во всём этом не так. Я не верю коротышке с голосом ярмарочного зазывалы, призывающего посмотреть на лучшее… то есть, самое жестокое в мире убийство. Но стоит ли влезать в чужие дела? Ты уже не мент, Яна, уйди, тебе здесь не место!

В этот момент обвинитель широким жестом сбрасывает плащ с убитого, и я точно понимаю, что не так. Рана, до того прикрытая почти целиком. Рубленая рана на голове.

Не резаная — рубленая!

В принципе, раскроить голову можно и саблей. Но не так!

— Чем бил, говоришь? — мой голос звучит хрипло и неприятно. Что я здесь делаю? Зачем лезу туда, куда не просят?

Исполняю свою работу? Опомнись, Яна, ты здесь чужая, тебя не звали!

Коротышка радостно орёт:

— Так вот же, лежит сабля! У, вражина, таким человека убить — что… — вспомнив обо мне, добавляет быстро: — Шла бы ты отсюда, добрая женщина. Молоко ещё пропадёт.

Сам напросился.

— Уже пропало. От вранья. Саблей, говоришь? А вот этот конец раны — ага, вот этот, тупой и закруглённый — он потом напильником был обработан? Или всё-таки топором? А может, с самого начала топором ударили?

Я быстренько огляделась и радостно ткнула пальцем в свежевскопанную землю:

— И может, если тут покопаться, и орудие убийства раскопается?

П-образный след от носка топора выделялся на голове убитого довольно отчётливо. Сабля, ну да! Ещё скажите "штык-нож". Я слишком хорошо помнила одно из первых своих дел: семью из пяти человек, которую пьяный сосед уложил колуном. Говорят, киллеры не забудут первое убийство. Менты помнят первые трупы, которые пришлось осматривать, измерять и протоколировать.

Раны от топора я отличу даже вдрабадан пьяная, даже полуослепшая. Даже полуживая.

— Пошла отсюда, девка, пошла! — коротышка разобрался быстро. Но Гертинга — особенный город. Здесь слишком много приезжих, которые разбираются в ранениях и способах их нанесения. Исходя из собственной практики, так сказать.

— А и впрямь… — протянул какой-то чубатый парень в расхристанной рубахе, грязных вонючих штанах и при чистеньких ножнах, из которых высовывалась рукоять меча.

— Ну, может, и топором пришиб, какая разница? Одно слово — нелюдь! — зачастил мужичок, понимая, что дело, похоже, разваливается на глазах. Да, до наших прокуроров местным ещё пахать и пахать.

— Ты же сам видел? — ласково "изумилась" я. — Неужто топор от сабли отличить не смог?

— Брысь отсюда, стервь лохматая! Ноги выдерну!

— Я бы, почтеннейший, на вашем месте не стал оскорблять незнакомок, — вдруг раздалось из-за моей спины. Рука в кожаной перчатке легла на плечо, я дёрнулась — и как подпустила? Хотя в толкучке и не такое прошляпишь.

— А ты кто… — внезапно коротышка осёкся.

— Хозяин обвиняемого. И если вы, почтеннейший, хотите провести расследование, то придётся иметь дело со мной. Итак, приступим?

Выступивший из толпы мужчина был высоким и широкоплечим. Лица я разглядеть не успела, волосы тёмные, длинные… тьфу, чёрт, я что, словесный портрет составляю? Справедливость торжествует, зло повержено, самое время тихонько линять!

Спину ощутимо кольнуло. То ли кинжал, то ли стилет. Позвоночником не определить, нужна экспертиза. Ещё можно повернуться и посмотреть. Или нельзя?

— Идь'м с'мной, — влипла. Ведь знала же, что ни одно доброе дело не останется безнаказанным!

Может, попробовать удрать? Айсуо, ты как, готов? Айсуо?!!

И тут я увидала рядом с хозяином ящера, вовсю обсуждавшим размеры компенсации за злобный навет, ещё одну фигуру. Призрачную. Тоже высокую и широкоплечую.

Не одна я тут при живом мече. И что, сопротивление бесполезно?

— Идь'м, — повторили сзади, беря меня за руку холодными пальцами. Спустя пару секунд ящер добавил: — Нье врьедь'м. Х'зьяйин ххочьет г'врьеть.

Ладно. В конце концов, мне и так долго везло. Кроме того, почему обязательно случатся неприятности? "Потому что", — мрачно подумала я и безропотно дала себя увести с места происшествия.

Здесь и сейчас

Честно говоря, я плохая мать. Это неоспоримый факт, установленный опытно-экспериментальным путём. Начать с того, что у здешних женщин к тридцати двум годам образуется по пять-шесть отпрысков, у меня же один сын, которому я — куда деваться? — не уделяю должного внимания. Да чего там — я о способах заточки оружия знаю больше, чем о любимых конфетах дитяти. В свои неполные пять Риан самостоятельно доводит до белого каления нянек, уже учится фехтовать детским мечом, а Нен-Квек, отец единственного нынче стражника-кехчи и соратник мужа, обучает мальчишку стрелять из всего, подвернувшегося под руку, и пакостить. В последнем оба преуспели, но я спокойна. Кехчи скорее умрёт, чем позволит нанести вред сыну хозяина. А убить Нен-Квека не так просто. По крайней мере, у тридцати известных мне мертвецов не получилось.

Когда Нен занят, малыш иногда проводит время в здании городской стражи, чаще всего в кабинете Крима-старшего. Или запускаем его в камеру вещественных доказательств, он там играет: обрисовывает ветхие долговые расписки, примеряет кожаные куртки с дырками на груди, с воинственным визгом размахивает дубинками. Иногда я или Роннен — или ещё кто-нибудь — проверяет, как у мелкого дела, мимоходом показывает "любопытный" удар, и тогда у ребёнка наступает счастье. Махать крепкими тяжёлыми предметами он может бесконечно. Ну, полчаса точно может.