Феликс Крес - Громбелардская легенда

— Повторяю — тебе не понять, мастер, того, что знаю я! — В голосе Бруля чувствовался нарастающий гнев. — Знаю! Точно так же, как я знаю, что живу и дышу, мыслю, осознаю существование Шерни — то есть существую и чувствую! Но я понимаю, зачем ты пришел на самом деле, и ты меня не обманешь. Ты хочешь ее у меня отобрать!

— Что или кого я хочу у тебя отобрать?

— Басе-крегири. Армектанку, зачатую под небом Алера.

— Значит — так тому и быть! — сказал Дорлан, вставая с каменной ступени. — Я уже все понял. Да, несчастный безумец, я отберу ее у тебя, если сумею. Но не затем, чтобы помешать твоим планам, которые и так закончатся ничем. Ко мне пришел муж этой женщины. Человек, который ради ее спасения переступил через самого себя.

— Скажи, мастер, — негромко спросил Бруль, — почему тебя волнуют подобные мелочи? Я должен поверить, будто ты явился ко мне из глубины Шерера, чтобы вернуть кому-то его жену? Ты называешь меня безумцем, но безумие — скорее то, что ты говоришь! Нет, мастер, я знаю, зачем ты пришел! Да, ты хочешь забрать ее у меня, но для того, чтобы мое дело никогда не было доведено до конца.

— Ты обвиняешь меня во лжи, Бруль, а это — уже чистое безумие. Зачем мне лгать? От страха?

— Хочешь со мной сразиться, мастер?

— Нет. Но если потребуется — буду сражаться. Я не нашел здесь наследника моих исторических знаний, ибо утратил чувство времени и найти его не мог. Безумия твоего я тоже не излечу. Так что, может быть, я хотя бы освобожу эту несчастную армектанку и верну ее мужу, который ради нее победил противника куда более могущественного, чем сами Тяжелые горы — собственную слабость.

— Еще никогда в истории двое посланников не выступали друг против друга с подобных позиций, — неожиданно спокойно сказал Бруль. — Пусть даже я безумец. Но в своем безумии я пытаюсь проникнуть в тайну висящих над миром сил, в чем и состоит мое предназначение как лах'агара. С другой стороны — ты, Дорлан, готов использовать мощь Полос не для открытий и познания, но вопреки правящим миром законам. Ты хочешь использовать Шернь для борьбы с созданным ею равновесием? Ты отрицаешь законы всего?

— Не знаю, посланник ли я, — в очередной раз за день отметил Дорлан. — Чтобы в этом удостовериться, я должен что-то совершить или, может быть, чего-то не совершать… Возможно, речь идет именно о том, о чем я тебе только что сказал.

— Сделай выбор — откажись от своих намерений!

— Предпочитаю действовать.

— Прошу тебя, мастер, не вынуждай меня к схватке, которой я не хочу!

— И я не хочу. Отдай мне девушку.

— Нет, Дорлан.

— Тогда сразись со мной.

— Я не хочу за это сражаться, мастер. Твои доводы не стоят даже многих посланников, даже многих! Ты думаешь о схватке? То, зачем ты пришел, — не дело посланника, это дела обычных людей, и они должны их решать. Пусть муж этой женщины явится за ней — это его право, и в чем-то оно справедливо!

— И тогда ты ее ему отдашь?

— Нет, она нужна мне самому! Но его доводы я признаю, в то время как твоих признать не могу!

Дорлан протянул руку.

— Вот мой довод, — сказал он. — Пусть Полосы Шерни решат, является ли мой путь путем посланника.

В его руке блеснул длинный белый клинок — оружие, как две капли воды похожее на меч короля гор.

— Тарсан, древнее оружие шергардов, — сказал Бруль, отступая на шаг. — Что ж, хорошо, будем сражаться оружием шергардов в возведенном ими здании.

Он вытянул руку, и в ней тотчас же появился узкий черный клинок.

— Вот мой довод, Дорлан. Ты готов проиграть? Пусть же Полосы признают правоту того, кто этого заслуживает.

Даже не притворяясь, будто наносит настоящий удар, он выставил оружие перед собой и позволил мечу противника его коснуться. Белый клинок мгновенно почернел. Бруль вытянул левую руку; меч Дорлана вырвался из его руки, взмыл в воздух и лег прямо в левую ладонь хозяина старой крепости.

— Если бы ты вел со мной спор с позиции посланника, — без какого-либо торжества, но с неподдельной грустью сказал Бруль, — исход схватки мог бы быть другим. Но ты поставил себя в позицию обычного человека, и Полосы снова тебя отвергают. Ты не стал снова посланником, Дорлан. Уходи, прошу тебя.

Он уронил черные мечи на пол, и они громко зазвенели. Неожиданно Бруль присел и встал, в последний раз отдавая честь своему учителю.

— Может, я и безумец, но не в большей степени, чем мудрец Шерни. Уходи, мастер. Твой труд велик, но он завершился раз и навсегда. Теперь ты уже не знаешь, что такое Полосы, и не можешь быть живым символом их неодушевленной сущности.

Дорлан молча поклонился — и ушел.

Она ласкала их, задыхаясь от рыданий, обнимала за лохматые шеи, дрожащими пальцами, сдавленно всхлипывая, гладила огромные уши… Псы стояли неподвижно, не пытаясь убежать, но и не отвечая на ее ласки. Давясь слезами, она поняла, что уже никогда больше не сможет поиграть с псами — ибо она предала их, и теперь они ждали от нее незаслуженного наказания. В любой момент она могла снова причинить им боль, без какой-либо причины — ведь они не понимали, что тогда причина была, и весьма важная. Они стояли как камни, холодные и неподвижные. Не в силах этого вынести, все еще плача, она вскочила и тяжело побежала, размазывая слезы на щеках кулаком, в котором судорожно сжимала Бич.

Ее охватила чудовищная, страшная жалость, которая, казалось, схватила ее за горло и держала, держала… держала. Жизнь снова оказалась неприязненной и враждебной, так же как тогда… В памяти начали всплывать обрывки воспоминаний, которых еще мгновение назад не было: Дартан и Армект… какой-то мужчина, близкий и далекий… Она пыталась удержать воспоминания, но они тут же исчезли, словно испугавшись.

Наконец она остановилась, не в состоянии бежать дальше. Она села на землю и, шмыгая носом, уставилась в одну точку.

Внезапно она поняла, где находится, — и перепугалась. Бруль показывал ей это место, странный, сложенный из достигавших до пояса камней лабиринт, приказав, чтобы она никогда по нему не ходила. Она хотела встать и уйти, но внезапно ей пришло в голову, что, в конце концов, не каждое слово Бруля должно быть для нее священным. Впрочем, она ведь не заходила за камни. Она просто была рядом, только и всего.

Она посмотрела на небо, ясное, как всегда в краю. Вытирая с лица остатки слез, она ощутила усиливающийся ветер, горячий и душный, что бывало нечасто.

Наконец она встала, намереваясь вернуться в руины, которые Бруль называл домом.

Но был ли это дом?

Она успела сделать лишь несколько шагов…

Все произошло столь неожиданно, что она пришла в себя лишь тогда, когда окровавленный Бич ласково обвился вокруг ее ноги, словно заверяя о своей могущественной опеке и прося награды. То, что он убил на границе между тенью Полос и светом, уничтожало своей смертью песок, поднимало клубы горячего воздуха, превращая их в шары ледяного огня. Она отшатнулась, объятая страхом, какого никогда еще не испытывала, нечеловеческим, несусветным, который передавался ей прямо от издыхающего стража края. Она не понимала, что она чувствует и видит… и чувствует и видит ли ЭТО вообще. Сердце отчаянно колотилось, ей было душно… душно, душно! Тело внезапно свело болезненной судорогой.