Мэрион Брэдли - Лесная обитель

– И ничего дурного с ними не случится, если их передадут римлянам?

– Абсолютно ничего, – ответил Мацеллий. – Госпожа, неужели ты думаешь, что мы воюем с грудными младенцами и подростками?

Эйлан молчала. «Именно это мне и твердили с самого детства».

– Неужели ты считаешь, что мы всю жизнь должны расплачиваться за бесчинства наших предшественников? Например, за то, что произошло на Священном острове? – вопрошал Мацеллий, словно читая ее мысли.

«Так считает Синрик, но решения принимаю я. И только мне Великая Богиня должна подсказать выход». Она еще некоторое время хранила молчание, чтобы обрести внутреннее равновесие – состояние, в котором она могла бы услышать волю небес.

– Нет, – вновь заговорила Эйлан, – но народ засомневается в моей преданности стране, если людям покажется, что я слишком охотно верю твоим словам. Я слышала, дочери Бригитты еще очень юны, чтобы говорить о замужестве. Они много страдали. И конечно же, несколько месяцев, а то и год, пока не утихнет волна недовольства, им лучше находиться там, где они живут сейчас. Так было бы гораздо милосерднее по отношению к девочкам. К тому времени всем уже будет ясно, в каких условиях содержится их мать. Страсти улягутся, и люди более спокойно будут реагировать на известие о том, что вы забрали дочерей Бригитты к себе.

– И ты согласна передать их нам по прошествии этого срока? – хмурясь, спросил Мацеллий.

– Если все будет так, как ты обещаешь, клянусь богами моего народа, что вам их отдадут. – Эйлан коснулась ладонью ожерелья, обвивавшего ее шею. – Будь готов принять их в своем доме в Деве в следующем году в день праздника Бригантии.

Мацеллий просветлел. У Эйлан перехватило дыхание, когда она увидела на этом морщинистом лице улыбку Гауэна. Если бы только можно было сказать ему, кто она, показать внука, здоровенького, крепкого!

– Я верю тебе, – сказал Мацеллий. – Надеюсь, что и легат поверит мне.

– Вернеметон – залог моей честности. – Эйлан жестом показала вокруг себя. – Если я нарушу свое слово, ему нетрудно будет расправиться с нами.

– Госпожа, – промолвил Мацеллий, – я хотел бы поцеловать твою руку, но твой страж сверлит меня уж больно подозрительным взглядом.

– Этого делать нельзя, – ответила Эйлан, – но я все равно благодарна тебе, господин.

– А я тебе, – отозвался Мацеллий и поклонился еще раз.

После его ухода Эйлан некоторое время сидела молча, размышляя, предала ли она свой народ или, наоборот, нашла путь к спасению. Значит, именно для этого боги направили ее сюда? И в этом ее предназначение?

Вечером следующего дня из Страны Лета возвратилась Кейлин. Она утомилась в поездке, но настроение у нее было восторженное. Когда жрица искупалась с дороги, Эйлан послала к ней Сенару, чтобы пригласить на ужин.

– Надо же, как повзрослела девочка! – заметила Кейлин, когда Сенара вышла из комнаты, чтобы принести им ужин. – Кажется, только вчера ее привели сюда, а теперь ей столько же лет, сколько было тебе, когда мы познакомились. И она почти такая же красивая!

Эйлан с удивлением осознала, что Сенара и впрямь уже превратилась в молодую женщину, достаточно взрослую, чтобы дать пожизненный обет. Очень скоро она должна стать жрицей. Родственники девушки по материнской линии не давали о себе знать, Эйлан не видела причины, которая помешала бы Сенаре остаться в Лесной обители. Правда, спешить было незачем.

– И чем ты занималась в такой ясный солнечный день, девочка? – спросила Кейлин Сенару, когда та накрыла на стол.

На лице Сенары промелькнуло странное выражение.

– Я была сегодня в лесу, проходила мимо маленькой хижины. Ты знаешь, что там поселился отшельник?

– Да, верно, мы позволили ему жить в том домике. Чудаковатый старик. Из южных краев. Кажется, он – христианин, не так ли?

– Да, – ответила Сенара. С лица ее не сходило все то же странное выражение. – Он очень добр ко мне.

Кейлин нахмурилась. Эйлан понимала: ей следовало бы объяснить Сенаре, что для жрицы Лесной обители оставаться наедине с мужчиной предосудительно, даже если он стар и не имеет дурных намерений. Но, с другой стороны, Сенара не давала обета служить Богине. И потом, она слышала, что христианские жрецы обрекают себя на воздержание. Как бы то ни было, криво усмехнулась про себя Эйлан, не ей осуждать поведение Сенары.

– Мать моя была христианской веры, – объяснила девушка. – Позвольте мне навещать священника и брать для него из кухни еду? Мне хотелось бы побольше узнать о том, во что верила моя мать.

– Не вижу причины для отказа, – ответила Эйлан. – Все боги вместе являют собой воплощение единого Всемогущего Бога. Это одно из самых древних положений учения, которое мы исповедуем. Ходи к нему, узнай, какой из образов Его видят христиане…

Некоторое время они ели молча.

– Я чувствую, что-то случилось, – промолвила наконец Эйлан, пристально вглядываясь в лицо Кейлин. Жрица смотрела на огонь в очаге.

– Может быть… – отозвалась та. – Но я пока еще точно не поняла, что это означает. Холм обладает могучей силой, и озеро тоже… – Она покачала головой. – Обещаю, что расскажу тебе сразу же, как только разберусь в своих ощущениях. А пока… – Жрица перевела взгляд на Эйлан, и лицо ее внезапно посуровело. – Я слышала, здесь тоже кое-что произошло. Дида говорит, у тебя был гость.

– И не один, но ты, наверное, имеешь в виду Синрика.

– Я имею в виду Мацеллия Севера, – уточнила Кейлин. – Как он тебе показался?

«Я была бы не против, чтобы он стал моим свекром», – думала Эйлан. Но, разумеется, Кейлин сказать такое она не могла.

– У меня сложилось впечатление, что он добрый человек, заботливый и внимательный, как хороший отец, – уклончиво ответила она.

– Таким вот способом римляне все крепче укореняются на нашей земле, – заявила Кейлин. – Уж лучше бы все они были отъявленными негодяями. Ведь если даже ты считаешь Мацеллия хорошим человеком, разве народ поднимется на борьбу с римлянами?

– А разве обязательно воевать? Ты рассуждаешь, как Синрик.

– Я могла бы выразиться и похуже, – отпарировала Кейлин.

– Куда уж хуже, – обиделась Эйлан. – Пусть нам приходится жить в мире, навязанном римлянами, что в этом плохого? Любой мир лучше, чем война.

– И позорный мир тоже? Мир, который уничтожил все, ради чего стоит жить?

– Среди римлян есть и благородные люди… – попыталась возразить Эйлан, но Кейлин прервала ее:

– От тебя такое я меньше всего ожидала услышать! – Брошенная ею фраза растворилась в напряженной, звенящей тишине, словно Кейлин вдруг осознала, что любое произнесенное ею слово лишь накалит обстановку.

«Я убеждена в этом, – говорила себе Эйлан; она больше не стыдилась своих мыслей. – Мать Гая вышла замуж за Мацеллия во имя мира, и я согласилась, чтобы Гай женился на римлянке по той же причине». Интересно, что за человек его жена, вдруг подумала Эйлан. Счастлив ли он с ней? Эйлан знала, что не все женщины хотят мира. Боудикка, например, – она подняла мятеж. И Картимандуя, предавшая Карактака. И Бригитта, чьих дочерей приютили они в Лесной обители. Но сама Эйлан сделала свой выбор и не отступит от него.