Юлия Зонис - Дети богов

Хозяин сел в постели торчком. Пошарив на тумбочке рядом с кроватью, он надел очки и включил лампу. И побелел, как снятое молоко.

— Как вы сюда попали?

— На метле прилетел. Нечего окно оставлять открытым, — мрачно пошутил я.

Хозяин быстро взглянул на окно, будто и впрямь ожидая увидеть поднятое стекло. Впрочем, он почти мгновенно овладел собой. Да, хозяин был необычным человеком.

— Я очень сожалею о сегодняшнем инциденте.

— Правда, что ли?

Я придвинул ногой табурет нарочито симплистской конструкции и устроился рядом с кроватью. Необычный-то необычный, но только хозяин все время переводил взгляд с меня на огромное, в полстены, зеркало. Похоже, присутствие в зеркале моего отражения его удивляло.

— Надеюсь, Ингве Драупнирович, вы не думаете, что это была моя акция?

— Этого я как раз не думаю. Ваши акции, милейший, нынче настолько не в цене, что подобное шоу с фейерверками вам просто не по карману.

Тут я, конечно, малость преувеличил — однако хозяин поспешил заглотать крючок.

— Прибыльность предприятия немного упала, это так, но в свете мирового кризиса…

— Кончайте мне баки заливать, — жестко оборвал я. — В свете мирового кризиса, сколько вы нефти качали, столько и будете качать, а цены растут. Вопрос не в этом. И даже не в том, на что вы спустили инвестиции — глядя на вашу нескромную обитель в городе, где квадратный метр подваливает под пять штук зеленых, я это неплохо себе представляю. Вопрос в том, кому вы так не вовремя проболтались о моем визите в Москву и о нашей встрече? Или не проболтались? Или, скажем так, кого надо информировали?

Хозяин — назовем его, для простоты, скажем, Карлом Марковичем, — снял очки, подышал на стекла и старательно протер платочком. И, только вновь водрузив на нос свои окуляры, ответил тихо и прочувствованно:

— Ингве Драупнирович, на нас давят силовики. То есть они на нас всегда давили, и, поверьте, совсем не на излишества я трачу ваши вложения, большая часть идет понятно куда. Однако сейчас они совсем оборзели. Такое впечатление, что что-то затевается, крупная какая-то гадость…

— И поэтому, дорогой мой Карл, вы решили стащить у бедной Клары кораллы, девочку порешить, а с награбленным удалиться в некую островную страну с приятным континентальным климатом?

— Я повторяю, это не мы на вас наехали…

— Имя, сестра, имя.

И, после некоторых колебаний и легкого убеждения с моей стороны, он назвал имя.

И я бы оставил добрейшего Карла Марковича в живых, если бы не один давнишний инцидент. Тут, пожалуй, стоит перемотать время на пару лет назад, когда мы с моим нынешним хозяином повстречались впервые. Встреча состоялась на веранде ресторана «Москва-Сити», и присутствовал при встрече знаменитый посредник, который, как говорят, мог опосредовать все что угодно, включая переговоры Господа и Дьявола. Исходя из дальнейших событий, я нахожу, что персонаж этот все-таки зарвался: он вызвался вести переговоры между собственной жизнью и смертью, и стороны не сошлись по нескольким ключевым позициям. Однако в тот вечер Вано Джахарович был еще жив и светски-любезен, хванчкара и шампанское лились рекой, сама река то таинственно чернела, то поблескивала внизу в свете электрических цепочек, теряющихся в зеркале огней большого города.

Карл Маркович вел себя пристойно в течение всего нашего суаре, и лишь под конец, разгоряченный то ли вином, то ли открывшимися финансовыми перспективами, малость сплоховал. Перегнувшись ко мне через стол, он поинтересовался доверительным шепотом:

— Ингве Драупнирович, признайтесь: вы — вампир?

Я настолько обалдел от такого вопроса, что в ответ сумел лишь криво ухмыльнуться и спросить:

— А я что, по-вашему, похож на вампира?

— Нет, — раздумчиво сказал банкир, опускаясь на стул. — Вы похожи на своего папашу.

Чувствительный Вано схватился за сердце и кинулся подливать всем шампанского. Я ничего не сказал тогда, но запомнил.

У свартальфар есть один древний и уважаемый обычай, собезьянненый, впрочем, и некоторыми человеческими племенами. Если дитя урождается хилым — то есть если при ударе новорожденным младенцем о наковальню наковальня не трескается пополам, а, напротив, ребенок начинает плакать и жаловаться праотцу-Имиру на мучителей — так вот, хилое это дитя принято скидывать со скалы в пропасть. Не с какой-то жалкой Тайгетской скалы, а с одного из ледяных уступов Свартальфхейма, обрывающихся прямиком в Хель. Неплохой метод контроля рождаемости, учитывая, что срок жизни свартальвов ничем не ограничен. Так вот, подобная участь должна была постигнуть и меня. Мало того, что наковальню я своей круглой головенкой не расколошматил, так еще и широко открывшиеся от боли детские мои глаза оказались серыми — серыми! Ни у кого в нашем роду нет серых глаз. Отец, конечно, тут же свалил вину на матушку — мол, малопочтенные предки ее путались с ванами. Надо же ему было как-то объяснить родственникам эдакую незадачу. Однако все мои младшие братья и сестренка Нари уродились, как и положено, черноглазыми, и послушно разбивали головой цельнометаллические болванки. Обвинение в примеси ванских кровей было снято. А я так и остался непонятным выродком. О чем папаша не раз, и не два, и не три мне напоминал. Жаль, что мы, свартальфар, столь медленно входим в возраст — иначе злополучный взрыв на шахте, унесший жизнь моего отца и еще нескольких столпов Свартальфхейма, состоялся бы намного раньше.

В пасть своему хозяину я запихнул горсть хорошо отшлифованных брильянтов. Во-первых, на радость безутешной вдовице (если, конечно, камешки не приберут жадные до вещдоков следственные органы), а, во-вторых, всегда приятно создать небольшую путаницу в умах и сердцах заинтересованных сторон.

Нили у лифта раскладывал пасьянс «косынка». Из ванной доносились вопли и смачные шлепки — вояки все еще гоняли иллюзорного тараканищу. Я свистнул Нили, и мы тихо удалились. Консьерж на входе проводил нас затуманенным взглядом, и в зарослях сирени у забора залилась разбуженная нами птаха.

Я находился как раз посреди разработки плана, как добраться до Имени — в отличие от моего свежепокойного партнера по бизнесу, Имя обитало за городом, на бывшей аппаратовской даче, крышуемой не только ведомственной охраной за крепким забором, но еще и свирепого нрава собачками — так вот, я был примерно посреди разработки операции, когда Имя добралось до меня само. Прозвонилось по мобиле. Имя оказалось не абы кем, а густоголосым полковником ФСБ Касьяновым Матвеем Афанасьевичем. АКМ рассыпался в извинениях, где часто фигурировали слова «недоразумение» и «ошибка некомпетентных товарищей», и пригласил меня к себе домой. С дружественным, так сказать, визитом. И я поехал.