Юлия Зонис - Дети богов

— Дура! Если бы я здесь сдох, от твоей родни к утру и клочка бы не осталось. Всех бы сожрали, всех…

Девка снова плюнула мне в физиономию. Я усмехнулся, должно быть, зло и криво, подтащил девчонку еще ближе и крепко поцеловал. Она забилась. Рывком я притиснул к скале, задрал юбку, облапал теплую кожу ее бедра, плоть, Хель побери, такую мягкую и податливую… Девчонка кричала. Меня снова подхватило темным нетопырьим потоком, я разодрал ее одежду — вывалилась бело блестящая грудь, я сжал эту грудь в ладони, ощутил твердый набухший сосок, кажется, впился в него зубами, десны омыло соленым…

И тут меня оторвало от девушки и так приложило башкой о камень, что из глаз посыпались разноцветные искры. Я рухнул на четвереньки, мотая головой.

И знакомый, ненавистный голос процедил сзади:

— Каждый раз, когда я снова встречаюсь с вами, Ингве, вы мне все гаже и гаже.

Я крутанулся, вскочил — горы качнулись, но я удержался на ногах. Уперся спиной о камень и вытянул Наглинг из ножен.

— Какое огорчение, — процедил я с не меньшей долей яда, слизывая с губ кровь.

Кровь сочилась из разбитого лба. Я искоса взглянул на Тенгши. Женщина сидела под скалой, пряча в коленях лицо. Плечи ее вздрагивали от рыданий.

— Но и вы, Иамен, не образчик рыцарства, — сказал я, снова глядя на некроманта.

Он так и не вытащил из ножен свою катану. Не оборачиваясь, колдун скинул с плеча куртку и швырнул Тенгши, и добавил несколько слов на кангпо. Та с трудом поднялась, цепляясь руками за валун, прикрыла курткой обнаженную грудь и медленно, спотыкаясь, пошла к деревне.

— Выманить меня из поселка с помощью глупой девчонки, да еще велеть ей меня зарезать — это, конечно, вершина благородства, — продолжил я.

Иамен смотрел на меня без выражения. Наконец удостоил ответом:

— Конечно, я не приказывал ей вас убивать. Не представляю, как она достала нож. Похоже, вы ей крайне отвратительны.

— Похоже, — сказал я, — вам все же придется, говоря куртуазно, скрестить со мной клинки. Ну как, готовы сразиться за честь дамы?

Я поднял Наглинг, блестевший зло и холодно. Такая же холодная ярость клокотала во мне.

— Штаны застегните, герой.

— А что, щепетильность не велит вам вступать в бой с противником, у которого портки расстегнуты?

Некромант отошел на пару шагов и уселся на камень, выставив перед собой ножны с катаной.

— Перестаньте выламываться, Ингве. Я вам не нянька и не школьный учитель. Вы хотели со мной поговорить? Говорите.

Хотеть-то я хотел, да не при таких обстоятельствах. Почему-то мне, дураку, представлялось, что Иамен заявится в деревню при свете дня, эдакий одинокий самурай, защитник обиженных и угнетенных — тут-то мы его и сцапаем. А что я мог сказать ему сейчас? «Отдайте меч»? Ага, разбежится и отдаст. Потом догонит и отдаст еще раз. Так и не придумав ничего лучшего, я застегнул штаны и сел на камень напротив. Набрал в горсть снега, отер лоб. Наглинг положил на колени.

— Мы с вами, Иамен, находимся в крайне двусмысленном положении. Внизу, в деревне, сидит волчья стая.

Хорошо, что у меня хотя бы хватило ума не уточнять числа волков.

— Вы можете меня сейчас убить, допускаю. Только волков это не остановит, а, напротив, разозлит. Вы можете даже попытаться взять меня в заложники и начать с ними переговоры, однако, насколько я знаю Гармового, на целостность моей шкуры ему глубоко плевать. Он до сих пор уверен, что и сам прекрасно управится с мечом. Тирфинг вы мне, похоже, отдавать тоже не собираетесь. И какие будут предложения?

— Я не собираюсь ни убивать вас, ни брать в заложники, — ответил некромант, — Я пришел сказать, что меча у меня нет и отдать его вам я не могу.

— А где меч?

Некромант молчал.

— Вы понимаете, что так мы с вами ни до чего не договоримся?

Ветер усиливался. Снегопад медленно, но верно превращался в буран. Снег засыпал плечи некроманта. Наверное, ему было холодно. Мне так точно. Камень морозил зад. Я встал, развернулся и пошел вниз.

— Вы их не убьете.

Я оглянулся.

— Убью, Иамен, убью. Не вам одному полосовать невинных налево и направо. Кстати, не поделитесь ли адреском того ведомства, где вам выписывают индульгенции?

Некромант не ответил. Я подождал немного и стал спускаться к деревне. Служивый на шухере ухмыльнулся мне во всю пасть и выставил большой палец. Я подавил желание отрубить этот палец заодно с рукой.

Рассвет пробрался в деревню украдкой, как кошка к хозяйской тарелке. Рассвет позолотил крыши, выбелил выпавший за ночь снег, розовым мазанул по далеким склонам. На рассвете я вышел из деревни и, став лицом к горе, проорал:

— В последний раз тебя, сука, прошу: отдай меч.

Ответом мне было молчание. Даже эхо заткнулось.

Я вернулся на площадь. Площадь просматривалась со скал хорошо, так что я был уверен: зрелища некромант не упустит. Два наемника выволокли вперед трясущегося, как желе, старосту, швырнули передо мной на колени. Он что-то такое пытался бормотать, давясь слюной и слезами, но я не слушал. Вытащил свою «беретту». Передернул затвор. Приставил ствол к затылку старика. Бежали секунды. Секунды бежали. Секунды сливались в минуты. Одна минута. Полторы. Ко мне сзади подошел Гармовой и тихо и зло сказал:

— Если ты сейчас, падла, не выстрелишь, я за ребят не отвечаю.

Мало ли я убивал людей? Немало. Но всегда за дело — или мне так казалось. Или в приступе ярости, бывало и такое. Хладнокровно, выстрелом в затылок — ни разу. Ни разу, господа.

Я опустил пистолет и так же тихо ответил.

— Уберите это чмо обоссавшееся. Будем поднимать ставки. Приведите девчонку.

Гармовой кивнул и что-то гавкнул своим. Причитающего старика уволокли. Во что я ввязываюсь, асы и альвы мои, во что?!

Тенгши шла сама. Она была бледнее обычного, да, но не белее, чем прошлой ночью. Отпихнув удерживающие ее руки, она аккуратно одернула юбку и опустилась на колени, затылком ко мне. Волки сзади заржали — похоже, часовой в красках описал им нашу ночную прогулку. Зачем она вернулась в деревню? Неужели это ей приказал некромант. Зачем? Полагал, что после вчерашнего у меня рука не подымется? Зря полагал. В толпе деревенских послышался шум. Отчаянно завыла женщина. Мать?

Девушка держала спину очень прямо и глядела на спуск в долину. Что она видела — несбывшийся бар с веселыми матросами? Счастливое свое, теплое и сытое будущее? Будущее, которое вот сейчас я разбрызгаю по чистому с утра снегу кровавой слякотью? И, задрав к небу в бессильной злобе лицо, я заорал:

— Да появись же ты, сволочь! Я выстрелю!

Небо глядело на меня светло и холодно. Очень знакомый взгляд. Я стиснул зубы и надавил на спуск. По руке брызнуло теплым. Я недоуменно уставился на бело-красные капли. Не надо было так близко к затылку ствол держать, подумал я, и принялся утирать руку и пистолет рукавом куртки. Я не сразу услышал, как сзади завопили. Я не сразу понял голову. А когда поднял…