Леонид Бутяков - Владигор

Князь отмахнулся от его немого упрека. Не до упреков нынче. Он примерился к дверям горницы и что было силы ударил ногой промеж ясеневых створок. Они оказались на удивление хлипкими — слетели с петель от первого же удара.

Сначала он решил, что опоздал. Горница была пуста. Тщательно застеленная кровать, наполовину скрытая от посторонних глаз расписным айгурским балдахином, шкура снежного барса на полу, медное зеркало на стене, ажурный столик возле небольшого окна, забранного железной решеткой. То ли горница, то ли острог…

Однако Чуча, войдя следом, сразу ткнул пальцем в нижний край балдахина. Из-под него выглядывали остроносые кожаные сапожки. Князь стремительно шагнул вперед, сорвал балдахин с высоких прикроватных столбиков — и обмер. Молодая красавица, возникшая перед ним, лишь отдаленно была похожа на ту девушку-подростка, образ которой хранила его память. Он смотрел на нее, не в силах даже слова сказать.

Пылающее гневом и оттого еще более прекрасное лицо, широко распахнутые голубые глаза, густые светло-русые волосы, мягкой волной падающие на плечи… Гибкая фигура была напряжена и готова в любой момент отпрянуть в сторону или броситься на обидчика.

Да удивление крепкая девичья рука сжимала кинжал, в котором Владигор безошибочно признал тот самый, что отец вручил Любаве в давнюю кровавую ночь.

— Любавушка, — чуть слышно вымолвил он. — Сестрица моя…

Она сердито и недоверчиво посмотрела на юношу и вдруг заметила выбившийся из-под ворота кольчужной рубахи шнурок с медной медалькой: синегорский меч и две скрещенные стрелы — княжеский родовой знак! Голубые глаза изумленно округлились, кровь отхлынула от девичьего лица, и дрогнули побледневшие губы:

— Владий?..

Владигор в ответ лишь улыбнулся. И эта ничуть не изменившаяся за долгие годы мальчишеская улыбка развеяла последние сомнения Любавы. Уронив кинжал, она радостно взвизгнула и кинулась на шею вновь обретенному брату.

Оруженосец Чуча скромно потупил взор и отошел к окну, дабы своим присутствием не помешать излиянию родственных чувств. Из окна открывался вид на Княжескую башню и часть площади перед ней, где как раз в это время остатки наемного войска бросали оружие к ногам победителей. Довольный Чуча во все глаза следил за столь долгожданным зрелищем. В этом была непростительная для него, княжеского оруженосца, ошибка.

Никем не замеченный, в дверном проеме появился Климога. Еще в коридоре, наткнувшись на мертвые тела стражников, он догадался, какая встреча ожидает его в горнице. И теперь, обнажив меч, Климога изготовился к прыжку.

Светозоровы пащенки обнимались, ничего не видя и не слыша вокруг. Обоих — одним ударом! Не сдержав нахлынувшей ненависти, он заскрипел зубами. Чуча встревоженно обернулся, увидел холодный блеск оголенного клинка и, не раздумывая ни мгновения, ринулся под вражеский удар.

Дюжий Климога и коротышка подземельщик с грохотом столкнулись посреди горницы. Климога едва удержался на ногах. Его меч запоздало, поэтому немного вскользь, рубанул по свалившемуся на пол уродцу. Но больше он ничего не успел сделать: кулак Владигора, описав короткую дугу, врезался в челюсть Климога. Бывший властитель Синегорья рухнул как подкошенный.

Князь склонился над своим верным оруженосцем:

— Чуча, дружище, ты живой?

— Кажись, не помер еще, — ответил Чуча, пытаясь бодриться. — Ну что за порода у вас, князей Синегорских? Один мне нос поломал, братец его чуть руку не оттяпал. Да и ты небось когда-нибудь на мне свою зарубку оставишь.

— Уфф, — облегченно вздохнул Владигор. — Если отшучивается, значит, живой.

— Шутки шутками, — сказала Любава, осматривая глубокую рану на левом плече подземельщика. — Но как бы кровью не истек твой товарищ. Дай-ка перевяжу его.

— Благодарствую, княжна, — проговорил Чуча. — А князь, может, подлецом Климогой озаботится? Добить надо бы, пока новую пакость не учинил…

Владигор подошел к неподвижному Климоге, сорвал с него пояс и, заломив руки за спину, крепко связал.

— Теперь не учинит. А добивать… Нет, пусть старейшины судят — по Правде и Совести. Теперь в Синегорье бессудной казни никто не должен бояться. Климога первым наши законы порушил— с него первого и возрождать их начнем.

Черный колдун был и взбешен, и растерян. С высоты Княжеской башни он видел, как сдаются в плен последние борейцы, как торжествуют синегорские смерды. Самое время положить конец этому отвратительному зрелищу, разметав до основания твердыню, опозорившую самое себя! Но сколько ни твердил он заклинания, пытаясь воспламенить потаенные бочки с огненным порошком, ничего не происходило.

Как же так?! Что осмелилось противодействовать могущественнейшей Черной магии? Неужели он, Арес, полностью лишился своей колдовской силы, столь необходимой сейчас для мести и спасения? Он терялся в догадках.

Жгучая боль в груди стала почти нестерпимой, в глазах помутилось, руки дрожали от напряжения и страха. Собрав остатние крохи самообладания, колдун обратился к Великому Господину:

— Уби ту, Хостис генерис хумани? Вени, Спиритус!.. Куод потуи, феци. Воленс-ноленс царпент туа пома не-потес! Популюс ме зибилат, ат михи плаудо. Вае иллис, викторибус! Венит экстрема диес… Вени, Редививус эт Ультор, вени!.. [3] — Ubi tu, Hostis generis humani? Veni, Spiritus!.. Quod potui, fed. Volens nolens carpent tua poma nepotes. Populus me sibilat, at mihi plaudo. Vae illis, victoribus! Veni, Redivivus et Ultor, veni!.. (лат.) — Где ты, Враг рода человеческого? Приди, Дух!.. Что мог, я сделал. Волей-неволей пожнут потомки твои плоды! Народ меня освистывает, но я себе аплодирую. Горе им, победителям! Настал последний день… Приди, Воскресший и Мстящий, приди!..

У подножия башни раздались громкие крики. Колдун посмотрел вниз и понял, что вопли голодранцев относятся именно к нему: его черный силуэт был сейчас слишком заметен на бледно-розовом фоне предзакатного неба. С десяток бунтовщиков уже взламывали тяжелую дверь, за которой начиналась башенная лестница. Вот-вот они окажутся здесь. Почему не отзывается Господин? Или черная сеть уничтожена полностью и теперь даже Он не в силах появиться над непокорным городом?!

— Вени, Спиритус, вени! — осипшим голосом прошептал-простонал Арес, упав на колени и зажав ладонями уши, дабы не слышать треска сорванной с петель двери и ненавистных звуков синегорского, варварского языка.

В этот миг он ощутил внезапный порыв ледяного ветра. Черный плащ затрепетал, словно парус, и едва не сбросил колдуна вниз, на копья смердов. Подняв голову, он слезящимися глазами уставился на лиловую тучу, быстро приблизившуюся к башне. Боль в груди отступила, а вместо нее — там, где сердце, — возникла пугающая, безмолвная пустота.

Лиловая туча вдруг превратилась в безобразное трехликое чудище, которое, обвив Княжескую башню длинным драконьим хвостом, протянуло к ее вершине огромную когтистую лапу. Колдун тут же вскочил на ноги и, не задумываясь, уверенно ступил на нее. Лапа мягко сжалась в кулак, скрыв колдуна от людских глаз. Чудище, не удостоив вниманием столпившийся внизу народ, лишь на какое-то мгновение задержало свой взгляд на одном из окон дворца. А затем вновь обернулось кошмарной лиловой тучей, которая стремительно и беззвучно скользнула за горизонт, унося в своем поганом чреве Черного колдуна Ареса…