Леонид Бутяков - Тайна Владигора

— По-моему, это неплохой повод откупорить амфору старого иллирийского вина, — сказал Модран, подмигнув Карезу.

Хоргут нахмурился. Последнее время его собратья слишком часто стали наведываться в винный погреб. Если раньше наиболее усердствовал в бражничестве Карез, то теперь и Модран не отстает от него. Хотя, конечно, небольшой отдых не помешает…

Вторжение в подсознание синегорца отняло очень много сил и нервов. Даже самый верхний слой Хоргуту удалось проломить лишь после того, как он нащупал слабину (Владигор, как выяснилось, почему-то корил себя за убийство чернокожего Наггуззимза, хотя и не сам убил, да и решение было, как считал Хоргут, вполне правильным. Чего жалеть дикаря? Но стыдился Владигор, что пришлось убить безоружного… Вот уж явная глупость!). Еще труднее было взламывать заслоны, прикрывающие воспоминания трехлетней давности — о походе за Богатырским мечом, о Мертвом городе, о белокурой женщине с янтарными глазами. Похоже, у Владигора были веские причины понадежнее и подальше упрятать образ этой красотки. Однако Хоргут и здесь нашел уязвимое место: оказывается, именно в Мертвом городе князь Владигор чувствовал себя крайне неуверенно, его сердце изгрызли сомнения в правильности своих поступков. Как раз то, что требовалось Хоргуту. Нужно было усилить эти сомнения, подтолкнуть синегорца к необдуманным действиям, испугать его и наказать нестерпимыми телесными муками. Все это, кажется, получилось. Болевой барьер синегорца хотя и оказался выше, чем рассчитывал Хоргут, тем не менее он существовал и — главное! — сей барьер был разрушен. Сотрясаемое конвульсиями тело Владигора явилось наилучшим подтверждением правильно избранных методов обработки упрямого синегорца. Дальнейшее будет гораздо проще…

— Гхм-кхе, — услышал Хоргут рядом с собой настойчивое покашливание и только тогда сообразил, что, целиком погрузившись в свои размышления, напрочь забыл о собратьях и предложении Модрана.

— Ладно, согласен, — сказал он, улыбнувшись. — Сегодня мы можем позволить себе небольшой праздник. Заслужили.

Карез в предвкушении долгожданного удовольствия потер руки, а более осторожный Модран, которому тоже не терпелось забраться в иллирийский винный погреб, все-таки оглянулся на распростертого синегорца:

— Не очухается, а?

— Нет, — уверенно заявил Хоргут. — До утра как минимум его мозги будут переваривать бредовые видения, которые мы в них запустили, да и когда переварят, не смогут оценить как должно. И не забывай о болевом пороге. Ни один смертный не в силах его преодолеть.

— Это меня больше всего и беспокоит, — повторился Карез. — Не помер бы… Впрочем, тебе виднее. Кстати, что предпримем завтра?

— Завтра будет проще, — сказал Хоргут. — Помните, какой занозой сидит в его памяти гибель ведуньи Лерии?

— Та самая девка, что направила его в Белый Замок?

— И не только, — усмехнулся Хоргут. — Она была первой женщиной, подарившей ему прелести плотской любви. Такое не забывается. Но мы напомним синегорцу еще кое-что, а именно — черного паука, сожравшего эту девку! Владигор по сей день в глубине души чувствует себя виноватым: ведь Лерия, защищая синегорца, предпочла жуткую смерть предательству.

— Разве он мог ее спасти?

— Нет, конечно, — согласился Хоргут. — Но дело в том, что он корит себя за всякое несчастье, постигшее другого человека, который хотя бы косвенно оказался причастным к его судьбе.

— Дурак, — коротко резюмировал Модран.

— Может быть, — кивнул Хоргут. — Во всяком случае, это самобичевание и есть тот ключик, который позволяет нам вскрывать тайные уголки его души и, следовательно, управлять его подсознанием. Завтра мы заставим Владигора биться с тем самым черным пауком, что вырвал сердце из груди его первой возлюбленной. Паук, разумеется, одержит верх — и Владигор будет окончательно сломлен.

— Да поможет нам Великий Скорпион, — Карез молитвенно сложил руки на груди.

— Ну, не будем терять время. — заторопился Модран. — Коли завтра нам предстоит весьма ответственный день, я не хотел бы упускать блага сегодняшнего вечера.

«Трахит суа куемкуе волуптас» [11] Trahit sua quemque voluptas (лат.). — Всякого влечет своя страсть. — со вздохом припомнил Хоргут слова древнего заклинания, но вслух не сказал ничего.

Боль накатывалась волнами — то плавными и продолжительными, как морской прилив на заре, то резкими и сильными, как в штормовую ночь. В чередовании этих волн не было никакой последовательности, тем не менее само наличие такого чередования подсказало Владигору простую мысль: его мучитель действует не в одиночку. Их двое или трое, и у каждого своя манера. Но главное — в глубине подсознания зазвучал колокольчик тревоги — они проникли в его мозг! Правда, еще не успели завладеть им полностью, иначе, как и в прошлый раз, он не смог бы совладать с лавиной нарастающей боли и был бы не в состоянии рассуждать сколько-нибудь здраво.

Едва он это понял, разум тут же применил известный Владигору способ самозащиты: в потаенном уголке мозга возникли многоуровневые заслоны, прорваться через которые не смог бы ни один колдун. Конечно, Владигор по-прежнему был не в состоянии управлять своим телом или оказывать действенное сопротивление истязателям, однако теперь он мог, хотя бы частично отрешившись от физических мук, обдумать свое незавидное положение.

И прежде всего — где он находится?

Он помнил, как быстро наползала на остров лиловая туча, как вытянулся из нее хобот смерча и подхватил, закрутил, швырнул к небу… А дальше? Нет, дальнейшее в его памяти не сохранилось. Очнулся в каком-то подземном лабиринте, и сразу пришлось отбиваться от Наггуззимза и его оживших соплеменников. Впрочем, они лишь выглядели живыми, а на самом деле были кем? Или чем? Их плоть была то твердой, как железо, то рыхлой, как студень, но удары этих покойничков были весьма чувствительными.

Затем был восьмиугольный зал, странно напоминающий другой — в Мертвом городе. Однако из Мертвого города ему удалось выбраться, а в этом зале для него была подготовлена ловушка… Что все это значит?

Его воспоминания прервала тугая и безжалостная волна боли, которую с трудом сдержали выставленные им заслоны. Потаенный уголок сознания сохранил себя, но большая часть разума вновь находилась в чужой власти…

Владигор вдруг оказался висящим на стене глубокого колодца. Его пальцы, ломая ногти, судорожно цеплялись за неровности склизкой каменной кладки, ноги торопливо искали опору. К счастью, опора нашлась сразу: это была вбитая в стену железная скоба. Над головой виднелась еще одна, и Владигор, ухватившись за нее, наконец-то смог перевести дух и оглядеться.