Сергей Махотин - Владигор и Звезда Перуна

— Не попадалась, — разочарованно ответил Филимон и хотел что-то еще добавить, но тут подал голос Горята, весь вечер до этого молчавший. Это был древний старец, превосходивший по возрасту всех, кроме, пожалуй, Белуна. Его седая борода приобрела с годами какой-то сизый оттенок, волосы на голове почти все выпали, зато клочья бровей густо торчали во все стороны. Среди чародеев он слыл тугодумом и молчуном, чтил бога Велеса, не заводил себе никакого пристанища и бродяжил по дорогам, прикидываясь нищим. Все были удивлены, что он вдруг заговорил, и негромкий хрипловатый его голос зазвучал в полной тишине отчетливо и грозно:

— Слыхал я песню в низовьях Угоры. Пел слепой старик. О звезде небесной, попавшей в подземную темницу. И подумал я с печалью, что нет с нами сейчас чародея одного, с которым дружил когда-то…

— Может, Гвидор еще вернется? — робко произнес Алатыр, но Горята даже не посмотрел в его сторону.

— Его Микешей звали. А может, и по сей день зовут. Давно не видались… — Он замолчал, припоминая что-то, и молчание его настолько затянулось, что Сувор недвусмысленно прокашлялся. Горята сердито покосился на него и вдруг ткнул в его сторону пальцем. — Вот ты, Сувор, превыше всех богов Хорса чтишь, Белун — Перуна, Зарема — Мокошь плодоносящую, Добран — вдумчивого Сварога, Алатыр — Стрибога необузданного, Гвидор — Дажьбога щедрого, Витим — Ярилу веселого…

— Ну так что же? — не выдержал Сувор.

Горята отвел от него указательный перст и направил вниз:

— А Микеша, тот Переплута почитал. — Недоуменный ропот прошел среди чародеев, и Горята повысил голос: — Чего шумите? Али бог подземный почтения недостоин?

— Продолжай, Горята, — успокоил его Белун, хотя сам выглядел необычайно взволнованным. — Я внимаю тебе со всей серьезностью.

— А к тому я о Микеше вспомнил, что хорошо бы нам под землю-то и заглянуть. На солнышке все мы горазды с нечистью биться. А ты поди в логово ее сунься! Логово ее в царстве Переплута и есть. А лезть придется, чует сердце мое. Как тут без Микеши обойтись?..

Никто не ожидал от Горяты такой пространной речи. Смысл ее казался невнятным и привел чародеев в замешательство. Само имя Переплута, упомянутое к ночи, тревожило и пугало. Уж не тронулся ли Горята умом на старости лет? Просить содействия у бога, ладящего со смертью, когда необходимо бороться за жизнь?..

Филимон, тот и вовсе не понял ничего. Он так налетался за последние три дня, что лопатки ныли. Прикрыв ладонью зевок, он тряхнул головой, приободрился и заявил:

— Я Микешу знаю. Славный такой старичок!

— Ты?! — почти хором воскликнули Белун с Заремой.

— Не далее как вчера мы с ним болтали о том о сем. По нему и не скажешь, что он того… — Филимон замялся. — Чародей, одним словом.

— Где же ты говорил с ним?

— А недалеко от деревни засыпанной. Потом я сюда полетел, а Микеша в Заморочный лес пошел. Сказал, что жилье у него там.

Белун схватился за голову. Остальные растерянно молчали. Заморочный лес был ими же наглухо замкнут, и проникнуть туда ранее чем через год не было никакой возможности.

Солнце уже поднялось, когда Евдоха вывела Дара на берег реки. Все необходимое в дорогу было собрано и уложено в заплечный мешок. Только нож в узорчатом чехле Дар наотрез отказался взять.

Противоположный берег Чурани изменился до неузнаваемости. Холмистый зеленый склон, на котором Евдоха пасла когда-то козу, был желт от толстого слоя песка. Лишь небольшая березовая рощица, серебрясь на солнце молодой листвой, немного оживляла безжизненный пейзаж. На вершине холма можно было рассмотреть верхушки нескольких деревенских изб, но ни собачьего лая, ни мычания коров не было слышно. Запаха дыма тоже не ощущалось, хотя ветерок веял с той стороны. Было тихо и пусто. И так же тихо и пусто было в душе у Евдохи.

Она запретила себе вздыхать и плакать и вообще быть слабой, втайне надеясь и веря, что еще сможет пригодиться мальчику. Дара ее сдержанность поначалу удивила, он ощутил грусть по прежней ласковой заботе, пусть даже чересчур навязчивой. Не сродни ли она той материнской нежности, которой он был кем-то лишен и к которой стремился?.. Но мысли его скоро приняли иное направление. Какая-то сила влекла его в дальнее путешествие, и он начинал думать только о нем.

Конь тряхнул гривой и заржал, глядя через реку.

— По-моему, пора, — сказал Дар. — Пятнышко торопит.

Он подошел к Евдохе и обнял ее, прижавшись щекой к груди. Они стояли так долго, женщина и мальчик, два одиноких человека, обязанных другу другу жизнью и ничего не ведающих о своем предназначении. Евдоха погладила Дара по голове и прошептала:

— Если совсем плохо будет, сынок, подумай обо мне. Я услышу.

— Все будет хорошо, — ответил Дар, мягко отстраняясь. — По-моему, мы еще встретимся.

Он быстро разделся донага, сунул одежу в мешок и шагнул к воде. Конь уже вошел в реку. Дар ухватился левой рукой за седло, правой поднял над головой мешок и лег спиной на воду. Пятнышко поплыл, увлекая за собой Дара и борясь с течением. Евдоха пошла вдоль берега, с беспокойством наблюдая за ними. («Как ему холодно! Давно ли снег сошел!..») Но переправа закончилась благополучно. Вскоре Дар, уже одетый, с ловкостью вскочил в седло и, обернувшись, помахал ей рукой.

Пятнышко, увязая копытами в песке, начал взбираться вверх по склону холма.

«Небось и огород мой засыпало…» — подумала Евдоха совершенно некстати. Ноги ее подкосились, и она свалилась в глубоком обмороке на траву.

Дар больше не оборачивался и не видел этого. Он смотрел вперед, отпустив поводья и доверясь коню. Пятнышко шел уверенно, будто тропа была ему давно и хорошо знакома, хоть под снегом ее спрячь, хоть под песком. Взобравшись на холм, конь направился к погоревшей Евдохиной избе на краю деревни, однако и пепелище было скрыто под толстым песчаным слоем. Пока конь в нерешительности топтался на месте, Дар заметил у ближнего двора здоровенного мужика с деревянной лопатой. Тот, видимо, был не в себе. Он отбрасывал песок от ворот, затем перебегал к забору и начинал копать там, но и новое место ему не нравилось, он перелезал через забор и принимался тыкать лопатой в полузасыпанное окошко избы. Внезапно мужик повернулся и уставился на юного всадника.

— Чужак! — Он погрозил Дару кулаком, попятился и, спотыкаясь, бросился бежать в глубь деревни.

Мальчик узнал его, тот приходил с каким-то требованием к Евдохе, и, кажется, она звала его Саврасом. Саврас желал ему зла, но сейчас был болен, и Дар подумал, не следует ли попытаться исцелить его.

— Что скажешь, Пятнышко? — похлопал он по шее коня.

Конь фыркнул и двинулся прочь от этого дрянного места, увозя отсюда мальчика уже навсегда.