Сергей Махотин - Владигор и Звезда Перуна

Зарема держала в руках тот же факел, который она в прошлый раз оставила у входа в подземный тоннель. Ни она, ни Евдоха не оглядывались, они внимательно смотрели под ноги, чтобы не споткнуться о камни, вывалившиеся с течением столетий из неровных низких стен. Обеим женщинам было невдомек, что следом за ними осторожно ступает лохматобородый мужик с безумными глазами…

В горнице княжны Любавы тихо горели две свечи. Беседующих было тоже двое: княжна и верховный чародей.

— Он даже перстень аметистовый, что ты когда-то отцу подарил, с собой не взял, — вздохнула с горечью Любава.

— Неужели? — переспросил Белун с беспокойством. — Он далеко ль лежит у тебя? Хочу на него взглянуть.

— Да вот он, я каждый день гляжу на него, — ответила Любава, доставая перстень из резного ларца. Перстень светился зловещим кровавым светом.

— И долго он так горит?

— С неделю уже. Ни днем ни ночью не угасает.

Глубокая морщина пересекла высокий лоб старого Белуна.

— Худо дело, Любава, — промолвил он. — Не хотел правды говорить, чтоб не терзать тебе сердце, да утаивать правду еще хуже. Не могу сказать, где сейчас Владигор и что с ним. Фильку ждал с вестями, но и он как в воду канул. Стряслось что-то с нашими путниками.

— Белун, Белун… — Любава уронила руки на колени. — И как же ты отправил брата на верную гибель, одного, без дружины, без… — Она не договорила, всхлипнула и тут же тряхнула головой, желая преодолеть непозволительную для дочери Светозора слабость.

— Не одного, Любава, — попытался как-то успокоить ее Белун. — Если б я мог ведать об опасности, с которой Владигор столкнется или… или столкнулся, мне удалось бы собрать все свои силы, чтобы защитить его. Но неведомое зло отняло часть моего могущества. Я чувствую, что с каждым днем угасаю, как одряхлевший старик. Я ведь действительно стар, Любава. И все же рано предаваться отчаянию. Владигор не тот, кого можно легко погубить. Поверь, если бы случилось самое худшее, я бы это почувствовал. Да ведь и перстень горит, то есть предупреждает об опасности. Вот если бы он совсем потух…

— Плохой ты утешитель, Белун, — вздохнула Любава, проведя ладонью по щеке. — Скажи лучше, что делать-то теперь? Недруги голову подымают, в народе слухи ходят, что князь в Ильмере веселию предается.

— И кто ж такие слухи распускает?

— Разве докопаешься! Есть тут посудомойка одна из беженцев, на нее указывают, что на язык она более других ретива.

— Прикажи ей сюда явиться, — попросил Белун. — Хочу знать, сама ль по дурости бабьей языком треплет либо по чьему-нибудь наущению.

Любава приоткрыла дверь и велела, чтоб из людской привели Настырку. Дружинник, стоявший на страже, побежал исполнять.

— Наступление Злой Мглы на Братские Княжества замедлилось, — промолвил верховный чародей задумчиво. — Причины мне неизвестны, но, может статься, без Владигора не обошлось. Возможно, еще кто-то ему помогает. Знать бы кто.

Дверь открылась, и в горницу вошла Зарема и с ней очень просто одетая женщина, лицо которой показалось Белуну знакомым.

— Прости, княжна, что я к тебе без приглашения, — поклонилась волшебница. — Время сейчас такое, что не до церемоний.

Любава нахмурилась, кивнула и перевела взгляд на незнакомку:

— Так это тебя Настыркой кличут?

— Нет, это наш друг, — ответила вместо нее Зарема. — Ведуньи Лерии сестра родная. Она здесь, чтобы помочь всем нам.

— Меня Евдохой зовут, — тихо промолвила та.

Внезапный вопль перекрыл ее слова.

— Ведьма! — вопила Настырка, стоя в полураскрытых дверях. — Евдоха! — Она бросилась было назад, но могучий дружинник не пустил ее и легонько подтолкнул в спину, отчего маленькая Настырка влетела в горницу и упала на пол. Ползая на коленях, она обращалась к Евдохе, глядя в то же время на Любаву. — Матушка, не погуби! Не виновата я! Это Анисья все подстроила!

Любава с недоумением смотрела то на нее, то на незнакомую Евдоху, которую зачем-то привела Зарема. А незнакомка, видно, знала Настырку, потому что покачала укоризненно головой и произнесла негромко:

— Зла я не держу ни на кого. Мальчик мой жив, а значит, все, что вы против него затевали, неугодно было Перуну. Вот у него прощения проси, а не у меня.

Услышав про мальчика, Белун сверкнул глазами, хотел о чем-то спросить Евдоху и даже сделал шаг по направлению к ней, но вдруг остановился. В дверях опять произошла какая-то возня, шум борьбы, послышался тяжелый стук упавшего человеческого тела. Дверь распахнулась. На пороге стоял мужик с безумными глазами. В руке он держал короткий меч, видимо отнятый у дружинника. С обоюдоострого лезвия капала кровь. Он оглядел присутствующих и остановил взгляд на Евдохе. Лицо его исказила гримаса ярости, он отвел руку, намереваясь вонзить меч в грудь чем-то ему ненавистной женщины. Никто не успел бы ему помешать, но тут неожиданно вскочила на ноги Настырка, преградив ему путь.

— Саврас, опомнись! — взвизгнула она.

Острие меча вошло ей в живот, пронзив женщину насквозь. Саврас выдернул меч и, не глядя на рухнувшую Настырку, замахнулся для второго удара. Рука его зависла в воздухе, он покачнулся и вдруг повалился на убитую, полностью накрыв ее своим большим телом. Из его затылка торчала рукоять метательного ножа.

В комнату вбежал Ждан и бросился к Любаве:

— Жива? Не ранена? Что тут у вас произошло? Кто это?

Княжна почувствовала, как у нее подкашиваются ноги, и оперлась о плечо воеводы. Ждан подхватил ее и бережно усадил на скамью с высокой спинкой.

— Я не знаю, кто это, — прошептала она. — Я не понимаю, что тут вообще происходит.

— Ты вовремя пришел, Ждан, — сказал Белун. — Еще бы секунда, и…

Евдоха стояла с окаменевшим лицом, не выражающим ничего, кроме страдания.

— Настырка спасла меня, — только и смогла она вымолвить.

Ждан еще раз оглядел собравшихся и тяжело вздохнул:

— Эх, времени нет разобраться, что к чему. Гонцы прискакали от Бажены Ильмерской и Грыма Отважного. Рум вторгся в пределы Братских Княжеств. Война!..

Гвидор долго не мог понять, где он находится. Голова болела, в пыльное стекольчатое оконце нудно билась большая зеленая муха. Было светло, но он долго соображал, какая сейчас пора суток — утро, вечер или же полдень. Гвидор только что проснулся. В комнате стоял затхлый дух, кровать, на которой он спал, была застелена несвежим бельем, во время сна оно сбилось в кучу, обнажив клочья соломы, торчащие из старого тюфяка. Как он не побрезговал лечь здесь — он, Гвидор, искусный чародей, привыкший в своем Золотом Замке к роскоши и неге!..

Гвидор встал и, ощущая непривычную слабость в ногах, перебрался к скрипучему креслу возле небольшого круглого стола, на котором стояло овальное зеркало в золоченой оправе. Он взглянул на свое отражение и застонал, будто от зубной боли. Под глазами, покрасневшими и тусклыми, чернели мешки. Волосы растрепались. Терлик был весь в розовых пятнах, на вороте не хватало пуговицы. Всегда предельно аккуратный, гордившийся своим внешним видом и уделявший ему немало времени, он выглядел теперь не лучше горького пьяницы.