Владимир Контровский - Алина в Стране Чудес

Затык пришёл, откуда не ждали: стереотипный "шадевер" не желал рождаться — ну никак! Я выжимала из себя строчку за строчкой — ну кисонька, ну ещё капельку! — а в итоге получался какой-то ужоснах. Я не сдавалась, упорно переписывала и переделывала, однако очень скоро поняла, что толку от этого моего самоизнасилования — ноль-ноль. Вроде бы и выходило нечто похожее на привычный ширпотреб, от которого ещё совсем недавно я тащилась, но… И сопротивление ощутимо нарастало по мере увеличения объёма текста — чем дальше в лес, тем злее лешие. И тогда я плюнула и решила написать так, как оно было на самом деле.

И попёрло! Текст потёк весенним ручейком, бойко перепрыгивая через лексические и стилистические камушки. Я без всякого напряга выдавала в день до тридцати тысяч знаков с пробелами — роман рождался прямо на глазах. Я млела.

Работа мне не мешала. Когда в отсутствие шефа другие девчонки на фирме чатились в Интернете или шарились по сайтам знакомств, я создавала свою нетленку. На мой рабочий комп, понятное дело, я левый файл не скидывала — работала прямо с флэшкой. С некоторых пор у нас завелось недрёманное око босса — селёдкообразная особь по имени Ксюха. Посетив пару раз постель нашего любвеобильного директора, эта дура возомнила себя чуть ли не его законной женой, и теперь вдохновенно стучала ему на нас на всех, надеясь таким образом закрепиться в упомянутой койке. Ну-ну, блажен, кто верует…

Одолеваемая писательским зудом, всё свободное время я тоже посвящала созданию своего романа — меня почему-то не тянуло ни на какие тусовки. Кристина просто балдела, когда я в очередной раз отказывалась прошвырнуться с ней на дискотеку. "Ты не заболела, Алинка?" — участливо спрашивала она, а я в ответ только загадочно ухмылялась. Хотя мне самой иногда было удивительно: что это со мной творится? Уж не подцепила ли я в самом-то деле какую-нибудь экзотическую эххийскую заразу, давшую осложнение на мозги? Я ведь даже на парней перестала смотреть плотоядно (а это, честно говоря, совсем уже непонятно). Дошло до того, что мне начали сниться "весёлые" сны, причём с завидным постоянством героем этих моих порнографических сновидений снова и снова был ни кто иной, как маркиз, то есть герцог, Хрум де Ликатес. И я бы дорого дала, чтобы эти сны стали реальностью — не иначе как это действовала магия параллельного мира, блин горелый…

И всё-таки я отшивала клеившихся ко мне парней — как заклинило. И они это начали чувствовать заранее — мой рейтинг существенно снизился. Тут какое-то природное правило замешано, я так думаю: мужики спинным мозгом чуют, чего можно ждать от женщины, и если от девчонки зовущие флюиды не исходят ни в каком диапазоне, то будь она хоть какая красавица-раскрасавица, мужчины внимания на неё обратят не больше, чем на мраморную статую — типа, ну, красивая, а толку-то? По-простому это называется "если сучка не захочет, кобель не вскочит", как сказал один литературный классик. И ведь верно подметил, гад…

Однако нет правил без исключений. Нежданно-негаданно прорезался Славик — я уже и думать забыла о его существовании. Сначала он доставал меня по всем телефонам (звонил и на фирму, и домой), а когда я заблокировала все его номера (не хочу ни видеть, ни слышать эту сволочь мордобойную), этот дебил не придумал ничего лучше, как заявиться ко мне, да ещё с букетом цветов и с бутылкой шампанского — типа помириться желаю: вернись, я всё прощу. А он меня спросил, прощаю ли я его, а?

Да, я совсем забыла сказать, что в личной жизни моей маман произошли некоторые изменения — с недавних пор в нашей квартире поселился Петрович. Уж не знаю, где маманя его отрыла, но факт остаётся фактом: он вошёл в нашу жизнь и прочно в ней обосновался. Ему было под полтинник, а если учесть, что люди — не эххи, я с полным правом считала его стариком. Бывший офицер (каких войск — не знаю, знаю только, что по молодости он воевал ещё в Афгане, а потом ещё где-то, благо "горячих точек" у нас в стране хватало), крепкий молчаливый мужик со шрамом на левой щеке, Петрович чем-то неуловимо отличался от всех моих знакомых особей мужского пола — была в нём какая-то обстоятельность и надёжность. Я не слишком интересовалась его прошлым, но от матери узнала, что жизнь потрепала этого дядю по полной программе. Маманя вовсе не уводила его из семейного стойла — Петрович остался в безжёнье ещё в середине девяностых, когда офицеры бывшей "непобедимой и легендарной" оказались никому не нужны. Однако он не спился и сумел удержаться на ногах — на кого попало моя очень разборчивая маман вряд ли положила бы глаз.

Поначалу я приняла это явление Христа народу скептически и (чисто из вредности) решила проверить его на всхожесть (ну, вы понимаете, что я имею в виду). Я начала шастать по квартире в неглиже, в полузастёгнутом халатике, ненароком и как бы случайно попадаясь на глаза Петровичу. Я ловила на себе его взгляды, в содержании которых ошибиться никак не могла, и как-то раз, когда он сидел на кухне и пил чай (маманя была в магазине), я взяла да и ненавязчиво прижалась к нему бедром, очень естественно сдвинув локтем полу халата.

Петрович поднял на меня глаза (они у него были серыми — точь-в-точь как у Хрума), секунду смотрел на меня, словно впервые увидел, а потом очень спокойно сказал:

— Не шали. Я люблю твою мать — ясен тебе расклад?

Я отскочила от него как ошпаренная, и с тех пор зауважала своего как бы папу и даже почувствовала что-то вроде зависти: ну почему мне не попадаются такие мужики?

К чему я это всё говорю? А к тому, что когда ко мне заявился этот ушлёпок Славка, Петрович был дома. Нет, он тактично не выползал в коридор, где мы выясняли отношения с моим былым возлюбленным (в комнату я Славика не пустила), но, как выяснилось, стоял на страже мира во всём мире и держал ухо востро. И, как выяснилось, не зря.

Славка убалтывал меня долго и нудно — дошло даже до того, что он предложил мне руку и сердце (очень мне нужны эти его запчасти!), если я не хочу возобновления наших с ним прежних вольных отношений. В конце концов мне всё это надоело, и я коротко и ясно объяснила ему, куда и с какой скоростью он должен отсюда двигать, причём безвозвратно. Как и следовало ожидать, Славик взбесился: грубо схватил меня за руки и наградил парой эпитетов на самом распространённом диалекте великого и могучего русского языка — на матерном. Мне сразу поплохело (даже глаз тупо заныл, и захотелось заплакать от злости и бессилия), но тут в коридор вышел Петрович.

Посмотрел вприщурку на покрасневшего от ярости парня и сказал — как всегда, очень негромко:

— Оставь девочку в покое. Не нужен ты ей — неужели тебе это не понятно?

Славка смерил Петровича недобрым взглядом — мол, это ещё что за хрен моржовый? — и добавил ещё парочку сочных идиом, но уже адресованных не перепуганной мне, а моему типа папане. Славка вообще всегда был склонен преувеличивать свои физические таланты, и не принял какого-то старого пня за серьёзного противника. А зря.