Александр Кондратьев - На берегах Ярыни

Сене показалось, что не то в нем самом, не то где-то совсем близко серебряным смехом зазвенели молодые девичьи голоса. Тут и там захлопали чьи-то ладони (рукоплескания эти сидевшая на другом конце поляны Аниска приняла было за хлопанье крыльев кем-то разбуженной птицы). Но затем началось более страшное. Кто-то несказанно громко загукал и закричал. Сильный порыв ветра промчался внезапно над лесом, закачал бурно вершинами и быстро сдул с поляны колыхавшийся над нею туман. Опять послышался чей-то переливчатый смех, испуганный визг, и все смолкло. Шум ветра, хлопанье и треск сучьев промчались мимо и замерли вдалеке. Это был Леший, который напал на русалок и побежал за нами вдогонку.

Сеня, хотя и не видел его, дрожал от страха всем телом. Аниска же, хотя тоже испугалась, но, заметив пролетавшего там же огромного филина, решила, что птица эта — главная причина шума и треска.

Огонек, порхавший над поляной, затрепетал вдруг и скрылся, словно его кто внезапно схватил незримою темною лапой. Лишь две-три крохотных искорки, слабо мигая синим огнем, упали в кустах неподалеку от Сени. Последний кинулся к ним и успел схватить одну левой рукою, но на пальце его оказалась, вместо искры, студенистая, мокрая капелька, которую он брезгливо отер о траву.

Поднимаясь на ноги, Сеня почувствовал, что у него сильно кружится голова. Звезды на небе словно заколыхались, а деревья стали принимать угрожающе нахмуренный вид. Желая отогнать наваждение, Сеня бессознательно привычным движеньем рук протер оба глаза. В этот же миг земля под ним стала казаться странно прозрачной. Он разглядел, как переплетались в ней, борясь, словно змеи, толстые и тонкое корни деревьев; среди этих корней виднелись глубоко в песке почта уже истлевшие кости животных. Еще глубже среди слоев мела и глины просачивались струйки воды… Сеня оглянулся по сторонам.

В ветвях соседнего, важно надувшегося, граба мелькнуло испуганно бледное лицо древяницы, из-за молодого дуба показалось серебристо-млечное тело русалки. Увенчанное купавками лицо последней показалось отроку странно знакомым. Он сделал шаг по направлению к ней.

Русалка не исчезала и с грустной улыбкой смотрела на Сеню, словно желая его о чем-то спросить.

Сеня не хотел сперва верить, что он видит не обыкновенное живое человеческое тело какой-либо сельской красавицы, но самую настоящую нежить.

— Кто ты? — дрогнувшим, прерывающимся спросил Сеня.

— Да я, — был тихий, на лепет листьев похожий ответ.

— Да кто ты такая?

— Да я же — Горпина.

— Горпина?! Та самая, которая утопилась в Ярыни?

— Ну да! — ласковым шелестящим шепотом отвечал призрак ставшей русалкою девушки.

— Чего ж тебе от меня надо? Если ты меня щекотать хочешь, то лучше не подходи! Видишь, палка какая у меня?! Я ведь сильный и так ответить могу, что своих потом не узнаешь… Так что ты меня лучше не трогай! — предупреждал юноша.

— Зачем мне вас трогать, Сеничка?.. Я и подходить-то к вам близко не смею, потому что не одетая я. Да и зла я ни к кому не имею… Я — несчастная, — грустно говорила утопленница.

— А что же ты здесь в лесу делаешь?

— А слоняюсь туда-сюда. Потому — нет покоя моей душе с тех пор, как я в воду попала. Жду, чтобы повстречался добрый человек, который бы за меня помолился…

— Это можно. И сам помолюсь, и в поминальную книжку отцу Николаю впишу. Он и знать не будет, кто вписал и кого поминает…

— Спасибо… А вы, Сеничка, отсюда лучше уходите подобру да поздорову. Тут неподалеку женщина ходит для вас вредная, через которую пропасть можете… Да и нечистая сила вредить в эту ночь любит… Так помните же, Сеничка, поставьте за меня свечку или панихиду отслужите. Мне тогда, может, и полегчает… Ах!..

Сеня увидел, как из-за другого дерева показался внезапно имеющий видимость живого человека безобразный утопленник.

Растопырив отливавшие при луне синевою руки свои, утопленник этот приближался к отроку и к Горпине, словно не зная, кого из двух ему ухватить. Обрамленное мокрыми бесцветно-белобрысыми волосами лицо с неподвижною отвратительной улыбкою толстых, полураскрытых губ и выпученными оловянными глазами медленно приближалось к обоим.

Сеня замер от ужаса. Он увидел, как утопленник (это был заменивший чернобородого Анкудиныча в должности надсмотрщика за русалками другой Петра — Белобрысый) сделал наконец свой выбор и схватил за плеча Горпину.

— Вот она, тихоня-то наша! К живым людям льнет! На нашего брата и смотреть не желает!.. Молиться за себя просит!.. Не толкайся, стерва!..

Но Горпина, ловко увернувшись из рук облапившего ее Белобрысого, легко и быстро скрылась в кустах.

Не дожидаясь, когда утопленник примется за него, Сеня бросился в противоположную сторону.

Но Белобрысый не стал гнаться ни за кем. Почесывая затылок, он постоял недолго на месте, а затем медленно двинулся по тому направлению, откуда доносилась по временам заунывная песня русалок…

Юркнувший в кусты Сеня вновь очутился на Круглой Поляне. Посередине ее кружились в медленной пляске какие-то неясные очертания. Но не успел испуганный юноша успокоиться и к ним приглядеться, как над самой его головою раздался громкой, мороз по коже вызывающий хохот.

Сеня вздрогнул. В голове у него пронеслась мысль, что гораздо лучше будет уйти, как советовала Горлана, подобру-поздорову домой. Сообразив направление, поспешно пошел он сквозь заросли орешника, по приведшей его на поляну тропинке. Но тут опять кто-то захохотал нечеловеческим смехом, затрещал где-то совсем рядом сучьями и захлопал в ладоши.

Волошкевич испуганно вскрикнул и, позабыв все на свете, кинулся бежать, не разбирая дороги. Какая-то лесная мелкая нечисть, прикинувшись корнем, сунулась ему под ноги. Сеня споткнулся и, падая, ударился головою о пень. Не один, а несколько огненно-красных цветов вспыхнули внезапно внутренним светом в потемневших глазах потерявшего сознание Сени.

Надеясь на выкопанные с корнем стебли царь-травы, прогонявшей все силы бесовские, старая Праскуха шла потихоньку к Круглой Поляне, когда над головою ее пронесся, качая вершины, вихрь, а по лесу послышались хохот и треск.

— Ишь, развозились, окаянные! Нет им стыда в Иванову ночь! — недовольно проворчала старуха и пошла дальше. Однако треск и шум в кустах повторились и двигались теперь прямо на нее. Старуха насторожилась и стала за дерево, держа наготове, на всякой случай, клюку.

В этот миг раздались невдалеке шум падения какого-то тепа и человеческий крик. Старуха опустила клюку.

— Никак хлопец кричал, — сказала она себе под нос и, подождавши немного, вышла из-за дерева.

Все кругом было тихо. Ни шороха, ни чеповеческих голосов. Праскуха осторожно сделала несколько шагов по тропинке… Немного в стороне, в кустах, послышался стон. После некоторой нерешительности старуха двинулась туда и частью нащупала клюкой, частью разглядела в полутьме человеческое тело. Выглянувшая из-за туч луна помогла ей рассмотреть молодое лицо, залитое кровью, которая шла из носу и оцарапанной щеки.