Александр Кондратьев - На берегах Ярыни

— А водку пить было не тошно? А в пьяном виде в воду лезть не скушно было?!. Нет, брат! Пока не выслужишь своего срока — не отпущу!.. Служи!.. Болотных бесов знаешь?

— Как не знать! За лугами кусты начнутся, а там ручей болото, а в болоте они и есть.

— Так вот тебе мол приказ. Поймай ты мне, как только встретишь, бесенка, а то и двух, и принеси в омут.

— А ежели они меня самого к себе в трясину затащат? — деловито и не без опасливости в голосе спросил чернобородый утопленник.

— Туда тебе и дорога, — ответил Водяной, — сам сейчас говорил, что здесь скушно. Ну и проваливай в болота! Только, смотри, бесенят мне завтрашней же ночью принеси, а не то я тебя всюду найду, — заключил Водяник свою грозную речь.

Чернобородый повернулся назад и скрылся в тумане, этом обычном прибежище всякой нежити и нечисти.

Между тем, не видя около себя неприятных или враждебных ей лиц, новая русалка огляделась по сторонам, поднялась на ноги и неуверенной походкой пошла по мягкому вязкому дну. У нее мелькнула мысль выйти на берег и спрятаться от противного Водяника в густой высокой траве. В мутной воде она различила тропинку, извивавшуюся между камней и сучьев полузанесенных илом деревьев. Тропинка эта шла вверх по направлению к берегу.

Но едва девушка выбралась почти по колено из воды, навстречу ей показались с визгом и хохотом возвращавшиеся в реку русалки.

— А, новенькая! Куда ты?! Иди назад! Скоро рассвет, — кричали они, обступая утопленницу и преграждая ей путь.

— Пустите меня! Я хочу домой, — просилась та.

— Не очень-то рады там будут тебя увидеть. При виде твоем все будут прятаться и дверей не отопрут ни за что, как ни просись!.. Нет, теперь что сделано — сделано! Сама добром к нам пошла, ну и терпи, — строго сказала ей старшая, более других напоминавшая призрак русалка.

Все они были нагие, мокрые от росы, с распущенными косами, по которым стекала вода. Некоторые были подпоясаны зеленой длинной травой, все — в венках из полевых и болотных цветов. Часть их, недавно попавшая на дно, более походила на живых людей, отличаясь лишь меловою бледностью тела; те же, что утонули давно, выделялись воздушностью своих иногда даже просвечивающих тел.

— Да ты не тоскуй! Не всегда и у нас горе живет. Удается порой и размыкать его. Жаль, вот ты поздно пришла, когда нам середь бела дня нельзя уже бегать. Зато уж ночью мы куда хотим, туда и идем. Ты не бойся, девонька. Если Водяник толстопузый тебе не по нраву пришелся, ты потерпи немного. Он и сам от тебя потом отстанет. А песни с играми и у нас найдутся, не хуже, чем у живых, — сказала, обращаясь к новенькой, другая русалка.

— А теперь пора и домой! — закричала третья.

И, взяв свою новую подругу под руки, русалки вновь увлекли ее в воду.

— Как тебя звать-то? — спрашивала дорогой четвертая.

— Горпиной.

— Откуда?

— С Зарецкого.

— А Сюнтяевых знаешь? — задала вопрос пятая…

Но тут вернулся с прогулки своей Водяник и тотчас же вновь стал оказывать знаки внимания новенькой, то звонко хлопая ее перепончатой лапой по бедрам, то пытаясь ее щекотать, противно осклабив свой лягушечий рот беззвучным смехом, от которого колыхался его не подвязанный поясом толстый живот.

— А ты ему не противься, потерпи, — опять посоветовала ей шепотом одна из новых подруг. — Это уж так полагается, что он спервоначалу липнет да пристает. Отгонять его станешь — хуже будет… Замучит.

Горпине пришлось покориться.

— То-то! — прошептал девушке на ухо, отпуская ее, всю измученную, Водяник, и даже укусил ей при этом больно шею своими мелкими, но острыми, как у щуки, зубами…

Удовлетворив свое влечение к новизне, Водяник действительно оставил Горпину в покое, и та, мало-помалу, освоилась с окружающей ее обстановкой.

При свете слабо проникавших в омут солнечных лучей блистали чешуею мелкие и крупные рыбы. Иногда длинная темная тень лодочного дна проплывала над головою. Временами отваживались, торопливо перебирая красными и черными лапками, пересекать омут утки или гуси, и толстый огромный сом зачастую поднимался при этом со дна, чтобы попытаться которую-нибудь из них изловить.

По ночам Горпина стала выходить со своими заметно присматривавшими за нею подругами на сушу, понежиться и поиграть при лунном свете, бросавшем сине-зеленые отблески на белое тело русалок. Бродя по хлебным полям, наиболее злопамятные из них делали на десятинах прижизненных своих недругов закрутки из колосьев. Все русалки любили цветы, и каждую почти ночь плели себе новые венки. Залезая по грудь в темноватые волны волосящейся ржи, некоторые пели многовековую излюбленную песню украденных нечистью до крещенья детей. В песне этой среди восклицаний с упоминаниями о духе соломы слышались горькие жалобы на безрадостную, горькую долю. Иногда они пели попарно, изображая русалок же — дочку и мать, причем последняя с грустью говорит о неизбежности наступления времени, когда дочери придется "угождать" Водяному Царю…

Некоторые из подводных девиц, отличавшиеся шаловливым нравом, даже днем забавлялись путаньем рыбачьих сетей или пуганьем уток с гусями. Наиболее отважные, выбрав ночь потемнее, садились на мельничное колесо, чтобы кружиться с ним вместе…

Однажды, гуляя среди озаренных лунным светом нив и полей, наткнулись ярынские русалки на высокую тень, шедшую к ним по направлению от леса. Темные и неясные, гигантскими шагами двигались к ним, размахивая растопыренными руками, очертания как бы травою поросшего, глухим голосом завывающего полусущества. "Шел да нашел, бег да набег", — успели расслышать перепуганные русалки отрывочные отдельные места песни этого полупризрачного обитателя лугов.

— Полевик! — завизжали водяные девы и, кто хохоча, кто завывая, кинулись бежать от него по направлению к реке.

Свистя и гукая, Полевик преследовал их до самого берега.

— Кто это такой? — спросила Горпина, очутившись на дне, у одной из подруг.

— Вроде Лешего. Только он по полям больше да по межам проказит. Я его днем раз, весной, видела. Кафтан на нем, как озимь овсяная, то зеленью, то серебром переливает. Волоса дыбом, как шапка, торчат, тоже зеленые. А лицо — как песок… Ну и до нашей сестры охочь больно… Не попадайся!..

Заметив, что Горпина привыкла к воде и обжилась, ее стали отпускать и без надзора. В одну из ночей, заплыв далеко от омута, молодая русалка наткнулась в тростниковых зарослях на челнок с одиноким рыболовом. Каково было ее удивление, когда этот рыболов оказался Максимом, тем самым парнем, из-за легкомысленной измены которого она бросилась в реку.

Горпина даже замерла по плечи в воде, встретившись взором со своим бывшим возлюбленными. Но Максим был пьян и нисколько не удивился при ее виде.