Роджер Желязны - Имя мне – Легион

Кройд бродил вдоль диорамы «Великие события из истории Брошенной карты», снова и снова нажимал клавишу перед экраном, изображавшим сражение землян с роем пришельцев. И всякий раз попадал – Человек-модуль под руководством Кройда без промаха сражал лазерным лучом инопланетных монстров. А затем Кройд обнаружил в экспозиции чучело знакомого по кличке Ревун…

Он как раз допил последние капли коки, когда в глаза бросилась небольшая человеческая фигура с вроде бы знакомыми чертами лица, выставленная в стеклянной витрине. Кройд подошел, прищурился, затем прочел табличку. Та сообщала, что такой-то и такой-то был найден мертвым в одном из глухих переулков. У Кройда перехватило дыхание.

– Бедный Гимли, – выдохнул он. – Кто сотворил с тобой такое? И где теперь твои потроха? Мой желудок не выдерживает подобного зрелища. Где теперь твои замечательные остроты? Передай, если сможешь, Барнету: пусть остудит, заморозит преисподнюю своими пламенными проповедями. В конечном счете ведь и сам он туда угодит.

Кройд отвернулся и снова неудержимо зевнул. Его конечности как будто налились свинцом. Повернув за угол, он обратил внимание на три стальные оболочки, подвешенные на длинных тросах к потолку. Кройд узнал их немедленно; рассматривая, он на минутку погрузился в воспоминания.

Взобравшись на расположенную рядом двуколку, Кройд подпрыгнул и хлопнул ладонью по ближайшему – корпусу бронированного фургончика-«фольксвагена». Металл отозвался звучным гулом, а корпус слегка покачнулся на своих последних причальных швартовых. Кройд снова подпрыгнул и хлопнул еще разок; потом его одолел очередной приступ зевоты.

– Панцирь есть, ездить может, – пробормотал он. – Внутри – полная безопасность. Эй, черепашка, высунь-ка головку!

И Кройд снова хихикнул. Затем обернулся к следующей, самой памятной ему модели шестидесятых. Эта висела повыше – Кройд даже не сумел разглядеть в подробностях мирный символ на ее борту, но слова знаменитого девиза «Творите любовь, а не войну», вписанные в крупный цветок мандалы, прочел ясно.

– Вот же дерьмо, объясните это тем парням, что ходят за мной следом! – зачем-то вспылил он. Подуспокоившись, объявил: – Всегда мечтал забраться и посмотреть, каково там внутри.

Кройд подпрыгнул, ухватился за край и подтянулся. Тачка накренилась, но человеческий вес выдержала. Уже через минуту Кройд чувствовал себя в ней полным хозяином.

– О, сладостный мед уединения! – вздохнул он с невыразимым облегчением. – Любовь моя – клаустрофобия. Наконец- то…

Кройд сомкнул свои измученные очи и сразу заснул. В музейных сумерках от него начало лучиться слабое сияние.

– Расскажите мне про Пэна Рудо, – попросила Ханна.

– Речь идет о начале пятидесятых, – ответил Кройд. – Возможно, вас интересуют события более позднего времени.

– Все равно я хочу послушать, – сказала она, покачав головой.

Резко хлопнув в ладоши, Кройд раздавил какую-то мошку.

– Ладно. Тогда мне было около двадцати. Вирус «Универсальная карта» – его же часто называют «Шальная карта» – поразил меня, когда мне ещё не исполнилось четырнадцати, так что я уже успел с ним близко познакомиться. Пожалуй, даже слишком. В те дни я страшно из-за всего этого переживал. Много думал и решил, что, поскольку я не в состоянии изменить реальность, следовательно, нужно научиться по-другому к ней относиться… ну, подружиться, что ли. Стал читать бесконечные популярные книги по психологии – про то, как следует себя вести, чтобы не ссориться с самим собой, приспособиться к тому, что происходит, и все такое прочее – только пользы они мне не принесли. А однажды утром я открыл «Таймс» и обнаружил там статью про этого доктора. Он председательствовал на какой-то местной конференции. Меня это заинтересовало. Нейропсихиатр. Некоторое время учился вместе с Фрейдом. А потом работал в институте Юнга [1]в Швейцарии, тогда-то и вернулся к физиологии. Живя в Цюрихе, входил в группу ученых, занимавшихся исследованиями dauerschlaf [2]. Слышали когда-нибудь об этих изысканиях?

– Кажется, нет, – ответила Ханна.

Кройд сделал глоток пива, быстро растоптал левой ногой проползавшего мимо жука.

– Идея dauerschlaf заключается в том, что тело и мозг излечивают сами себя гораздо быстрее и эффективнее, когда человек спит, чем когда он бодрствует, – пояснил Кройд. – В качестве эксперимента ученые использовали этот метод при лечении наркомании, психических расстройств, туберкулеза и других болезней. При помощи гипноза и особых видов наркотиков они надолго погружали пациента в сон, создавая искусственное состояние комы – чтобы ускорить выздоровление. Когда мы встретились, Пэн Рудо ещё не очень серьезно увлекался этой проблемой, в то время как меня она заинтересовала несколько раньше – из-за моего состояния. Я нашел его имя в телефонном справочнике, позвонил, мне ответила секретарша и назначила время. Так получилось, что кто-то из пациентов Рудо сообщил, что пропустит назначенный на эту неделю сеанс, и она записала меня вместо него.

Кройд глотнул ещё пива,

– Я познакомился с Пэном Рудо в марте 1951 года. Это был четверг, шел дождь…

– А число помните? – спросила Ханна.

– Боюсь, что нет.

– Как же вам удалось запомнить год, месяц и день?

– Я считаю дни, после того как просыпаюсь, – ответил Кройд, – чтобы знать, сколько времени продолжается период бодрствования. В этом случае я всегда могу точно рассчитать, как долго ещё буду оставаться в здравом уме, и в зависимости от этого корректирую свои планы, чтобы успеть сделать все необходимое. Когда дней остается совсем мало, я перестаю встречаться с друзьями и стараюсь оказаться где-нибудь в одиночестве, чтобы никто не пострадал. Итак, я проснулся в воскресенье, статью прочитал два дня спустя, договорился о встрече с Пэном Рудо ещё через два дня. Получается четверг. Кроме того, я обычно запоминаю месяц, когда что-нибудь происходит, поскольку для меня год – это перепутанные, хаотично следующие друг за другом сезоны. Тогда была весна и шел дождь – март.

Кройд сделал ещё глоток пива и раздавил очередную мошку.

– Проклятые жуки! – проворчал он. – Не переношу жуков!

– А год? – спросила Ханна. – Почему вы так уверены, что это был 1951-й?

– Потому что осенью следующего года, 1952-го, в Тихом океане проводились испытания водородной бомбы.

– А-а-а, – протянула она и слегка нахмурилась. – Конечно. Продолжайте.

– Итак, я встретился с ним за год до испытаний водородной бомбы, повторил Кройд. – Знаете, они тогда уже вовсю занимались этой штукой. А начали ещё в 48-м.

– Да, я знаю.

– Математик по имени Стэн Улам решил уравнение для Теллера. Кстати, о математиках… Вам известно, что Том Лерер был математиком в Манхэттенском проекте? А ещё он написал несколько замечательных песен…