Бернхард Хеннен - Меч эльфов

ГИСХИЛЬДА ГУННАРСДОТТИР

ЗАБЛУДШАЯ ДУША

Она долго стояла и смотрела на эти две строчки в камне. Этого не может быть! Не может вот так все закончиться!

Эльфийка положила правую руку на крышку саркофага, закрыла глаза и ушла в себя. Затем произнесла слово силы, но камень не сдвинулся с места. Она попробовала еще раз, подавляя мешавшую сконцентрироваться досаду. Но снова не смогла сдвинуть тяжелую плиту. Она боялась именно этого. Священники многому научились. Они уже умели выслеживать звезды альвов и закрывать их. И здесь, в этом могильнике, магия Альвенмарка уже не работала.

Сильвина достала свой охотничий нож и вставила клинок в щель под крышкой саркофага. Теперь крышка держалась на месте только своим весом. Эльфийка изо всех сил налегла на камень. Крышка двигалась бесконечно медленно. Шорох отражался от стен. Шум может выдать ее. Нужно поторопиться!

Наконец щель настолько увеличилась, что можно было заглянуть внутрь саркофага. Сейчас она все узнает! Она… О нет! В каменном саркофаге лежал гроб, покрытый матово поблескивающим листовым свинцом. Ей понадобится еще час, а то и больше, чтобы выяснить правду. Обессиленно вздохнув, Сильвина прижалась головой к отполированному мрамору саркофага.

Вдруг раздались шаги. Кинжал Сильвины был прочно зажат между плитой и саркофагом. Рапиру и лук она оставила в укромном уголке, чтобы лишний вес не мешал взбираться по стене.

— Кто здесь?

Голос раздавался от винтовой лестницы — голос певца.

Эльфийка застыла. Оружие не понадобится ей, чтобы убить одного-единственного человека. А если священник не один?

В тишине склепа шаги звучали неестественно громко. Человек ступал прочно, но немного неуверенно. Показалась его голова.

— Кто здесь? — повторил священник.

«Должно быть, он один, — подумала Сильвина, — иначе на его крик давно сбежалась бы стража». На плечи священника спадали светлые локоны. Он едва вышел из детского возраста. Черты лица были правильными и красивыми, кожа — бледной, как будто он никогда не покидал стен башни. Единственным ярким пятном на лице выделялись полные чувственные губы.

Эльфийка остановилась. Да, так и есть — глаза молодого человека были словно высечены из мрамора. Два белых мертвых шара, которые никогда не сообщат ему, кто стоит напротив.

Мгновение Сильвина испытывала к нему сочувствие. Его Бог так щедро одарил его: дал ему красивое тело и голос, от которого замирает сердце. Но ему никогда не увидеть, как сильно трогает слушателей его голос.

Молодой священник поднялся на последнюю ступеньку и оказался в широком круглом зале. Прямо за ним поднимался изогнутый столб винтовой лестницы. Тихо шелестела ткань его широкой небесно-голубой рясы.

Сильвина решилась на дерзкий план. То, что она собирается сделать, может означать смерть священника. Но ведь каждый убитый священник — это маленькая победа Альвенмарка.

— Ты действительно не догадываешься, кто пришел?

Голова священника дернулась к ней.

— Кто может оказаться здесь, не проходя мимо стражников, что внизу?

Эльфийка говорила медленно, осознавая свой сильный акцент. Но, возможно, это еще одно преимущество?

Священник замер. Сильвина увидела, как дрожат его руки. Рот его то открывался, то закрывался, словно у выброшенной на берег рыбы.

— Ты восстала из мертвых, — запинаясь, наконец пробормотал он.

Эльфийка колебалась. Она хотела, чтобы его пробрало до костей. Он должен полностью стать преданным ей. Нужно решиться на большее.

— Разве и мертвые не проходят мимо стражи?

— Кто ты? — Теперь священник дрожал еще сильнее. — Ты не человек, не так ли? Твой голос… Он такой чужой. Полон обещания и тайны…

— Меня послали забрать душу принцессы-язычницы. — Эльфийка говорила медленно и торжественно. Нужно держать себя в руках, не дать прорваться цинизму. — Она тоже должна быть спасена.

Священник глубоко вздохнул и опустился на колени.

— Ты Хандан Всемилостивая. Святая теараги. Защитница заблудших душ. — Он протянул руки к искусно сделанному своду склепа. — Молю тебя, Тьюред, прости, что не узнал твою посланницу. — Его жуткие мертвые глаза уставились на Сильвину. — Хотелось бы мне видеть тебя. Но… — Он всхлипнул. — Вера моя слаба… Я должен был знать…

— Не унижайся. — Вдруг ей стало плохо оттого, что она так его использует. — Мы с радостью слушаем твое пение.

— Вы слышите мой голос?

Его залитое слезами лицо озарилось.

— Мы слышим каждый голос, который поет во славу Тьюреда.

Он поклонился так, что коснулся лбом мраморного пола.

— Ты наполнила мое сердце радостью, Всемилостивая. А ведь я нижайший из слуг, мучимый сомнениями и мелочными помыслами.

— Ты избран, чтобы помочь мне. Мы откроем гробницу принцессы.

Он поднял голову. По его щекам по-прежнему бежали слезы.

— Ты знаешь, почему мы это сделаем?

Сильвина не знала, какой ложью прикрыть этот поступок, но очень надеялась, что он в своей наивной вере подскажет ей ответ.

— Потому что душу ее не отпускает свинец?

— Именно так! — Эльфийка не смогла сдержать улыбки. Иногда так легко обманывать людей. — А теперь поднимись и подойди к саркофагу, потому что ни одна душа не потеряна для милости Тьюреда. Даже если она замурована в камне.

По поведению юноши было видно, как сильно подействовали на него ее последние слова. Опустив плечи, он подошел к саркофагу. Вздрогнул, когда Сильвина коснулась его и положила его руки на тяжелую плиту. Тут же заметила, как зашевелились его ноздри, пытаясь уловить ее запах.

Вместе они отодвинули плиту в сторону, открыв саркофаг наполовину. Сильвина влезла в могилу. Взяла кинжал и разрезала листовой свинец, испещренный священными символами. Из-под свинца показалось темное дерево. По крайней мере, священники сделали достойный принцессы гроб. На крышке был вырезан раскидистый дуб — не мертвое, сожженное дерево, а дуб во всем своем зеленом лиственном убранстве. Герб королевской семьи Фьордландии.

Сильвина закрыла свое сердце от бури чувств, взметнувшихся при виде дерева. Этого не может быть! Гисхильда жива! Она не могла умереть в одиночестве, окруженная одними врагами! Эльфийка яростно оттолкнула последние листы свинца в сторону и вогнала лезвие в узкую щель под крышкой гроба. Заскрипели гвозди, когда она использовала кинжал в качестве рычага.

— Всемилостивая?

Слепые глаза смотрели прямо на нее. Жуткие глаза. Сильвине не хотелось больше находиться рядом с певцом. Он был всего лишь инструментом вроде кинжала, которым она открыла гроб. Она отодвинула в сторону крышку с королевским гербом. «Все это обман», — уговаривала она себя.

Но гроб не был пуст. Она глядела в темное, запавшее лицо девочки. Труп не разложился. Он засох и сохранился. Но узнать в этом лице черты Гисхильды было трудно — смерть изменила их.