Роберт Асприн - Артур-полководец

«Она должна знать как», – думал Питер и мысленно произнес эти слова, как молитву. Разве такая предусмотрительная девица, как Селли Корвин, рванула бы во все тяжкие, не зная обратной дороги?

Рванула бы. Могла рвануть. Специально подготовленная лазутчица из ИРА – она пойдет на любые жертвы.

– А я – солдат, – прошептал Питер и нахмурился. Его лицо окаменело. – И если я не смогу вернуть ее обратно, значит, я не позволю ей сделать то, что она тут вознамерилась сделать.

Питер подумал о призрачном лесном мире, лишенном следов человеческой цивилизации, и поежился. Самое гадкое, что видение этого мира затягивало, соблазняло.., мир тишины, покоя, ни тебе перенаселенности, ни загрязнения окружающей среды…

Он вспомнил о том, что собирался записать латинскую часть беседы, а потом поискать переводчика. Увы, пока он дремал, большая часть запомненного выветрилась. Но кое-что в памяти все-таки сохранилось, и нужно было поскорее записать хоть это, пока и оно не забылось.

Питер побрел между столами, то и дело натыкаясь на перевернутые скамьи. Он искал письменные принадлежности. В конце концов там, где раньше сидел сэр Кей и его дружок, Ланселот нашел игральные кости с довольно странно помеченными гранями, доску, смутно напоминавшую шахматную, а рядом с доской стояла чернильница, лежало гусиное перо и клочок пергамента, на котором тянулись колонки римских цифр – игроки вели счет. Похоже, кое-кто тут все-таки умел писать и считать.

Питер воровато огляделся по сторонам – не подсматривает ли кто за ним, схватил пергамент и яростно вывел на нем пером те несколько фраз, которые застряли у него в голове. Записав, он понял – что-то не так: фразы имели какой-то незаконченный вид. «Проклятие! Наверное, я все перековеркал!»

Он покачал головой и отправился в сторону кухни, надеясь там разыскать юного барда.

Анлодда крепко сжала руку Корса Канта и повела его вверх по лестнице, в покои, которые делила с двумя девушками. Соседок Анлодды дома не было – даже рабыни Гвинифры присутствовали на пиру, дабы служить ей. Анлодда и Корс Кант были совершенно одни.

Девушка развязала пояс, на миг растерялась, но зажмурилась и сбросила тунику.

Сорочка облегала ее тело, очерчивая маленькие груди и сильные бедра. Корс Кант тяжело дышал, гадая, с чего бы это его непреклонная возлюбленная вдруг так сговорчива сегодня.

«Тело белое, как морская пена, а пышные волосы – багряные, как вино». Но разве те же самые эпитеты нельзя было отнести к половине придворных дам? Почему Анлодда? Что в ней такого, чего нет в других?

– Почему я? – спросила она. Корс Кант вздрогнул.

– Я не.., я не знаю, огненноволосая.

– Багряноволосая, – поправила барда девушка. – Корс Кант Эвин, ты гонялся за мной, как гончая за оленями! Теперь я стою перед тобой почти то.., почти раздетая, на мне одна сорочка, а ты дрожишь, как напуганный крольчонок!

Она открыла глаза, часто заморгала.

«Плачет? – гадал бард. – И почему она смотрит на мои сандалии?»

Голос Анлодды зазвучал мягче – не то от желания, не то от страха.

– Я не понимаю, Корс Кант. Я… Я не знаю, что я тут делаю, почему раздеваюсь перед тобой. Не знаю, почему я стою и болтаю всякую чепуху, вместо того, чтобы упасть в твои объятия, как подобает любовнице, или надавать тебе пощечин и убежать прочь, или…

Она топнула ногой.

– О! Это все равно что пытаться удержать на поводках двух гончих, которые рвутся в разные стороны! Она подняла глаза и посмотрела на Корса Канта. Корс Кант возился с узлами на поясе, руки его дрожали, он никак не мог развязать шнурки.

– Анлодда, я не знаю, что ответить. Я пока еще не настоящий друид. Я знаю только, что люблю тебя. Тебя одну, и больше никого на свете.

Он пожал плечами – других слов у него не было.

– Да? – прищурилась она. – И что же такое любовь?

– Что с тобой? Почему ты так спрашиваешь? Ты кто – Сократ? Любовь – это значит быть вместе. Всегда.

– Это ты о супружестве говоришь, Корс Кант, не о любви. В тебе говорит римлянин.

– Когда-то браки заключались только из-за любви, – возразил бард. – Вспомни богиню Рианнон и Пвилла, принца Дифедда… Рианнон отказалась от участи богини ради смертного. «А ты с чего расфилософствовалась? – хотелось спросить ему. – Неужели сейчас так уж необходим этот увлекательный спор?»

Анлодду, казалось, заинтересовал нос Корса Канта, хотя она старательно делала вид, будто смотрит ему прямо в глаза.

– Это все сказочки, Корс Кант Эвин. Тебе ли не знать, что такое брак! Это уговор, и больше ничего. Это все равно что случить мою свинью с твоим хряком-производителем и ждать появления поросят. При чем тут любовь?

Анлодда сжала в пальцах подол рубашки, словно хотела прижать ее плотнее к телу.

Пальцы барда тем временем пытались развязать треклятый гордиев узел на поясе, а узел только сильнее затягивался с каждым биением его сердца.

– О, как цивилизованно! – пробормотал он сквозь стиснутые зубы. – Так кто тут у нас римлянин?

– Я та, кто есть, – холодно парировала Анлодда. – Я не та, за кого ты меня принимаешь.

Что-то такое было в ее голосе, отчего у Корса Канта похолодело в груди.

– И кто же ты такая?

– Быть может, я твой самый страшный сон. Быть может, я более багряна, чем кровь. Я – девушка и ее тень, скованные, как доспехи рыцаря. – Она ненадолго умолкла и постояла, теребя в пальцах складки рубашки. – Корс Кант, я могла бы перебрать половину туник в гардеробе Гвинифры, ожидая тебя! Скажи честно, ты собираешься что-нибудь делать или нет? Я скоро окоченею от холода, а ведь даже не знаю, хочется мне этого или нет, да и позволила бы я тебе хоть что-нибудь сделать со мной, даже если бы хотела! Но ты мужчина, ты должен уметь принимать решения. Carpe diem , так бы ты, наверное, сказал, вместо того, чтобы.., в общем, гнались гончие за лисой, а потом упустили ее, не поинтересовавшись, хочет она этого или нет!

Вид у Анлодды был такой, что никак нельзя было назвать ее изнывающей от страсти и желания. Она смотрела на занавешенную дверь, словно ждала, что кто-нибудь войдет и помешает им.

«Но почему она не прогоняет меня и не надевает тунику?» Корс Кант растерялся окончательно, он не в силах был сдвинуться с места. Он хорошо понял созданный Анлоддой образ двух гончих.

«Нет, я буду настоящим римлянином, упорным и бесстрашным, и возьму то, что принадлежит мне по праву! „Carpe diem!“ Корс Кант рванул упрямый пояс вверх, намереваясь снять его через голову. Но предательский кожаный ремень врезался ему в шею. Задыхаясь и хрипя, юноша попытался снять ремень вместе с туникой, и наконец ему это удалось, он стоял перед возлюбленной в одних штанах. Наконец он протянул дрожащую руку и коснулся щеки Анлодды.