Роберт Асприн - Артур-полководец

Питер поежился, не в силах признаться себе, которое из двух видений огорчило его сильнее. Не без труда он снова вернулся к прерванной записи.

«Подогреваемые…»

Боже, что я пишу?

Питер зачеркнул слово, написал: «Подозреваемые, мужчины: Корс Кант, Кей, Бедивир, Медраут, Меровий.

Подозреваемые, женщины: Анлодда, Гвинифра». Написав второе имя, Питер горько вздохнул.

«Вычеркиваю Корса Канта, он целиком принадлежит этому миру. Однако он что-то умалчивает про Анлодду и драку с саксами. Меровий? Нет. Я не стал бы поворачиваться к нему спиной, но он – не Селли Корвин.

Остается пять подозреваемых: Анлодда, Гвинифра, Кей, Бедивир, Медраут, но вполне может быть, что Селли Корвин живет внутри кого-то совершенно постороннего – служанки, рабыни».

В коридоре послышался треск. Питер торопливо спрятал пергамент под тунику. Прислушался.

Никого. Ветер. «Конец второго дня», – подумал Питер. Он улегся на кровать и постарался выбросить из головы соблазнительную принцессу и ее страстный танец.

Как только мы скрылись с глаз Dux Bellorum, я схватила Этого Мальчишку за плечо. Он держался молодцом, утаил, что называется, шило в мешке. За сдержанное слово надо платить верностью. А потом я сказала ему «иди» и царственно указала дорогу. Мне нужно было побыть одной, подумать. Он, как ни странно, смиренно удалился – наверное, ему и самому надо было поразмыслить.

Я вернулась в свою комнату около покоев Гвинифры, задернула шторы, погасила свечи (пальцами, разумеется, я ведь не забыла о том, что говорила Этому Мальчишке в пещере) и села на пол в темноте, скрестив ноги, обдумывая все, что только что узнала.

Во-первых, Куга мог проведать о случившемся так скоро только в том случае, если был еще один сакс. Я бы все-таки сказала – ют. Еще один, кроме тех, кого я убила (и еще – кроме Канастира), и этот ют помчался, как ветер, в Камланн, нашел там Кугу и поведал ему дурные вести.

А может, все-таки сакс? Ведь теперь совершенно ясно, что, невзирая на доспехи и оружие, спутники Канастира были саксами, а не ютами, а это куда хуже.

По необходимости мы в Харлеке время от времени видимся с ютами, потому что на южном побережье острова Монапия находится страна брата Грундаля, Хротгара (Хротгар и Грундаль друг друга не выносят, и Хротгара не то изгнали из Манчестера, не то он сам бежал, как кролик от гончих).

Юты, конечно, мерзкие, но хотя бы более или менее мирные. А саксы! Они совсем другие, и про них я сказать могу только словами из их же языка!

Я сидела и гадала, что общего даже у такого гадкого червяка, как Канастир, с двумя саксами, которые явно были связаны с Кугой, и тут вдруг я припомнила, где я видела этого ублюдка, сына Кадвина.

Я вскочила на ноги. Меня зазнобило, сердце бешено заколотилось, оно словно стало лисицей, удирающей от охотников… Я видела Кугу в зале у моего отца!

Кута и один из тех, кого я убила, сидели в триклинии у принца Горманта, прихлебывая пиво и обжираясь самым нежным харлекским мясом. Одеты они были как бритты, а не как саксы, иначе я бы уж точно не промолчала. Скажи я про это дяде Лири, он бы тоже высказался – уж я его знаю!

Я пришла, чтобы спросить отца, куда он задевал королевскую печать (мне нужно было скрепить ею новые молитвы, в которых наконец-то поминался Папа Лев, хотя Папой Римским он стал еще десять лет назад). Как только я вошла, Кута и его дружок-сакс сразу захлопнули рты. Тогда я на это внимания не обратила, а теперь понимаю, почему они умолкли – я бы сразу распознала сакский выговор, даже если бы они болтали по-кимрски или по-эйрски.

Были ли юты в сговоре с саксами? Если судить по доспехам, по оружию моего братца и его напарников – да, но если так, то к этому причастен и мой отец, принц Гормант Харлекский, ведь Канастир ни шагу не делал без его дозволения! От этой мысли кровь стыла в жилах!

Ну теперь-то он уж точно никуда и шагу не сделает.

Тут мне показалось, что я заметила какое-то тусклое свечение в углу. Моргнула – свечение пропало. Я осторожно пошла в ту сторону. Сердце стучало, как сакский боевой барабан. Я остановилась и попятилась в другой конец комнаты, хотя до странного свечения оставалось еще добрых пять шагов.

Свечение приобрело очертания, смутно напоминавшие человеческую фигуру, – наверное, то была душа какого-то человека, погибшего в ужасных муках. Но я сразу поняла, кто мне явился.

Я протянула руку и вытянула указательный палец.

– Оставь меня, брат! Твоей кровью забрызганы только твои собственные руки, не мои!

Призрак Канастира молчал, он шелестел, посвистывал, как свистит ветер, пролетающий по сухой траве. Но я слышала в этом свисте слова, они как бы рождались в моей голове.

«Мерзкая убийца, грязная кровосмесительница!»

– Тебя сбросила твоя собственная лошадь! Я тут ни при чем!

Конечно, это была не правда, ведь это я нанесла удар его лошади, и та, обезумев от боли, сбросила его, а проживи Канастир еще хоть несколько мгновений, я бы действительно обагрила руки его кровью.

«Убийца!»

Руки призрака потянулись ко мне, стали длинными-предлинными, пытались сжать мои груди… Я вскрикнула, съежилась в углу.

– Зачем? Зачем бы мне убивать тебя? – всхлипнула я, не в силах унять страх. «Затем… Затем…»

– У меня не было на то причин! Ты потащился за мной в Камланн, ты заставил меня сделать это! «Затем, что тебе ЭТО ПОНРАВИЛОСЬ!!!»

Ярость охватила меня, я бросилась к призраку, размахивая руками. Как он узнал? Как Канастир узнал, даже теперь, будучи мертвым, то, в чем я сама боялась себе признаться, – как ни ужасно было все, что он сотворил со мной много лет назад, мне это понравилось?!

Вовсе нет! Не может быть.., нет, никогда!

И все же эта мысль пугала меня, ведь тогда получалось, что я убила своего брата из-за того, что не хотела, чтобы он сделал это вновь, или.., или из-за того, что мне ненавистна была его понимающая ухмылка, которая говорила: «Я знаю, чего тебе на самом деле нужно, развратная сучка!»

Размахивая руками, я разметала дым от сырых дров и без сил упала на пол. Призрак Канастира улетучился, но осталось его зловонное дыхание. Оно преследовало меня. В ушах так и звучал его голос: «Затем, затем, затем…»

И тогда я поняла, что мне нужно бежать, бежать из Камланна. Как можно скорее, ибо я чувствовала, как берут надо мной вверх порочность и похоть Рима, как они наполняют меня грехами и ересями. Артус должен умереть, скоро умереть, сегодня или завтра, если у меня хватит сил и решимости сделать это. Если уж я совершила братоубийство, разве я остановлюсь перед убийством короля?

В Риме все, что не было общепринятым, было запрещено, а все, что не было запрещено, вскоре становилось общепринятым. А что и того хуже – все дороги вели в Рим, так мне говорили, но может быть, то была еще одна римская ложь.