Роберт Асприн - За далью волн

Корс Кант кивнул.

— Государь, я был возведен на третью ступень перед тем, как мы покинули Каэр Камланн. Меровий кивнул.

— Ты быстро растешь. Твой покровитель прекрасен и велик.

«Странное замечание. Кого он имел в виду? Себя самого или короля Лири? А может быть, даже Ланселота — ведь принц тоже был Строителем, хотя прежде никому бы не пришло в голову говорить о чем-то подобном с прежним Ланселотом. Во время этого похода он стал все более походить на себя, прежнего».

— Ты понимаешь — вы с Анлоддой теперь стоите на одной ступени.

— Дивно, что ты рассказываешь мне об этом, государь! Разве.., разве это не тайна? Меровий легко коснулся бутылки.

— Чем ближе зима, тем милее моему сердцу яркий свет, а не тусклый. Но Строители — братья и сестры, как василидиане, от которых мы происходим. Что значат титулы и звания? Тщета, суета, они нужны только Князю мира сего! Когда сатана предложил Господу нашему царствовать на всем свете, Спаситель отверг это предложение. Вот так и мы, Строители, отвергаем все титулы, кроме ступеней, а они означают лишь знание и посвящение, а не власть.

— Тут кроется какое-то искушение, государь, — сказал Корс Кант, осторожно шагнув ближе к столу. Жидкость в обеих чашах на вид казалась одинаковой — густое вино янтарного цвета.

Меровий нетерпеливо взмахнул рукой.

— Я не собираюсь искушать тебя россказнями о Рае, где все равны! Я просто хочу сказать: я являюсь королем Меровием, когда это нужно другим. Сегодня, в сей миг, я — брат Гальбаний Меровиус, а ты — бард Корус Кантус. Понимаешь, дитя? Титулы для Строителей не значат ровным счетом ничего.

Корс Кант выпучил глаза. О чем же на самом деле пытался сказать ему король? Бард понимал, что происходит некое испытание. Он боролся.., и проигрывал.

— Король и королева, — продолжал Меровий. — Принц и принцесса, рыцарь и простой горожанин, священник и даже раб.., все равны в очах Господа. Разве мы. Строители, можем быть менее терпимы, чем сам Великий Зодчий?

Корс Кант опустил глаза, уставился на свои обутые в сандалии ноги. Он казался себе непроходимым тупицей.

«Кого спросить? Кто может мне это объяснить?» Пояснения Лири только обескураживали юношу, и он словно запутывался еще больше, чем до того, как задал вопрос. Ланселот, естественно, исключался. Нет-нет, Корс Кант не особенно винил героя. Кто бы мог устоять перед Анлоддой?

Глупая мысль пришла в голову барду. Быть может, он мог бы обратиться за помощью к самой Анлодде? Ведь это был бы прекрасный повод заговорить с ней на отвлеченную тему, не касаясь того случая. «Да, — решил бард. — Я доберусь до легиона Ланселота и попрошу сестру Анлодду растолковать мне урок, данный Меровием».

И в это мгновение Корса Канта озарило!

— Анлодда! — воскликнул он, и был вознагражден ослепительной улыбкой короля. — Она такая же.., мы одинаковые…

О, праматерь всех иллюзий, созданная самим повелителем Лжи! Особая форма безумия, из-за которой одна женщина кажется лучше другой, видится недостижимой только из-за того, что ее отец высокого рода.

— О Господи! — прошептал Корс Кант. — Мы равны — я и она.

Он наконец все понял. Общаться между собой могли только равные. Все остальное — приказы и доклады, требования и лесть.

Любовь — вот высшая форма общения. Отсюда логический вывод: любовь возможна только между равными.

— Господи Иисусе, Митра! Так она поэтому не допускала меня в свое сердце? Потому что я все время смотрел на нее снизу вверх?

Меровий загадочно улыбнулся и промолчал, позволил барду решить самому, так это или нет.

— Даже с Ланселотом… — продолжал Корс Кант, высказывая вслух догадку — так, словно он был наедине с самим собой. — Даже тогда она пыталась показать мне, что способна отдать себя только равному — принцу!

— Всякий мужчина, всякая женщина — звезды, — изрек король. — Ты любишь ее?

Бард заморгал и понял, где находится.

— Да, — решительно ответил он, впервые почувствовав, что это — истинная правда.

— Понимаешь ли ты, что это значит?

— Да, — не колеблясь, отозвался Корс Кант. Если любить Анлодду означало любить дикую волчицу, гонявшуюся за собственной добычей и возлежавшую с кем ей вздумается, так тому и быть. — Я люблю ее такой, какая она есть — Анлодда. И никого другого не полюблю.

Меровий рассмеялся и ударил по столу ладонью — совсем как прежний король Сикамбрии.

— Так выбирай же, сын мой, пока дух полнит твое сердце и разум!

— Выбирать, государь?

Меровий указал на два кубка. А Корс Кант не сводил глаз с бутылки — той самой, которую он видел в комнате Ланселота и нюхал ее содержимое. Там был яд — паслен или белена. «О Господи, — в ужасе подумал бард. — В одном из кубков вино отравлено!»

— В-в-выбирать?

Меровий тихо опустил руки на стол рядом с кубками.

— Я много лет знал, что увижу землю обетованную, но не смогу войти туда. Я никогда не буду императором, Корс Кант. Эта честь выпадет моему сыну.., сыну, чье будущее предсказано его прошлым.

Король встал и подвинул вперед оба кубка.

— Я знаю: в один прекрасный день я должен уйти, — произнес он еле слышно. — Пока я жив, сын мой живет в моей тени. Но править должен он, а не я. Но пришла ли пора, или должны еще миновать годы? Посмотрим. — Он указал на чаши. — Избери кубок, Корс Кант Эвин, и давай выпьем за удачу. В одном кубке — сок Древа Познания, в другом — Древа Вечности. Избери, бард, и не пролей напиток.

«Итак, — торопливо стал переводить для себя в уме Корс Кант, — в одном кубке просто вино — сок Древа Познания. In vino veritas — истина в вине. А во втором — сок Древа Вечности — вечный сон».

Бард в муке уставился на кубки. На одном был выгравирован меч — несомненно, тот самый, что вырос тогда из стены и спас ему жизнь. Второй кубок был украшен почти точной копией той чаши, что Корс Кант схватил в подземельях Харлека, когда над лицом его повис меч.

И то и другое — неотъемлемые части природы человеческой, и то и другое — необходимо. Но какой из кубков на сегодняшний день означал жизнь, а какой — смерть?

Сам Меровий хотя бы знал, какой из кубков с отравленным вином?

— И шут, и император пьют из смертной чаши, — напомнил барду Меровий.

Бард переводил взгляд с одного кубка на другой. Протянул руку к тому, где была выгравирована чаша.., растерялся, потянулся к кубку с мечом. Отдернул руку, не решился взять ни тот, ни другой.

И снова озарение — уже второе за эту ночь.

— Мне не нужен ни меч, ни чаша, — сказал он. — Мне не нужен и жезл интуиции. Больше всего мне недостает — и всегда недоставало.., доблести.

Мне недостает отваги, государь. Я всегда бегу от выбора, который предложен мне.., не Господом. Я бежал из Лондиниума, когда его захватили нанятые Вортигерном саксы, а потом радовался, находясь далеко оттуда, где в конце концов пал тиран, когда его величественный замок на Динас Эмрисе — этой самой равнине, был разрушен во время битвы красного и белого драконов — так это было, если верить Мирддину.