Вячеслав Касьянов - Искушение святой троицы

Слава, стоя у окна, с высоты четвертого этажа наблюдал, как чумазый оранжевый каток, грохоча, закатывает в черный битум площадку перед школой, лениво проползая по ней от одного края к другому. Через раскрытую форточку просачивается запах летнего полудня, смешиваясь с терпким асфальтовым ароматом. Монотонное тарахтение. Июльское солнце слепит глаза, высвечивая золотистые пылинки на стекле и мешая разглядеть каток как следует. Когда каток приближается к дому, шум его усиливается, а потом с такой же убийственной постепенностью стихает. Слава оперся руками о заскрипевший кривой белый подоконник и мрачно глядел вниз. Попробовал усесться на него, но покатое дерево не захотело его удержать: он соскользнул на пол и больно задел коленом об угол письменного стола. Ногу словно пронзило электрическим током. Слава, зашипев, доковылял обратно до дивана и повалился на него, продолжая стонать и морщиться. До того, как ему пришлось подойти к окну, он безучастно валялся на диване и слушал музыку, уставившись в потолок. Одна потолочная плита лежит выше другой, между ними желобок шириной в сантиметр. Тихо журчащая мелодия убаюкивала его, и неясные мысли об Алине — он представлял ее себе лежащей на диване за просвечивающей белой занавеской, взгляд его скользил по ее телу, мягко переливающемуся под светом настольной лампы, заменявшей софит, — постепенно растворялись в дремотном тумане. Сквозь музыку пробивается неуловимый рокот. Музыка накатывает нежными волнами. Четыре серых стены ближе придвинулись к нему, окружили с четырех сторон, обняли, как одеяло. Он медленно погружался в сон, но и во сне тревожное гудение нарастало, все более и более заслоняя плавные, текучие переливы мелодии. Дымчатые очертания женского тела, обласканного светом, вдруг вновь выпукло проступили прямо перед ним и стали медленно двигаться в такт чуть слышным аккордам; он протянул руку, чтобы коснуться женщины, но гудение разрушило иллюзию, и видение вдруг разом исчезло, оставив черную пустоту. Дремотная темнота посветлела и превратилась в белое поле потолка. Музыку совсем заглушил грохочущий гул. Слава перевел сонные глаза на рисунок обоев на стене. Он лежал к ней вплотную, и серые завитушки расплывались в бесформенную кашу. Он снова прикрыл глаза, потянулся всем телом и вздохнул; затем, еще некоторое время поизучав потолок, наконец, поднялся с застонавшего дивана и побрел к окну, чтобы посмотреть, откуда доносится шум.

Когда он снова лежал на диване, потирая ушибленное колено, в другой комнате неожиданно громко зазвонило, и Слава, стряхнув оцепенение, в волнении бросился к телефону, но, как только он взял трубку, его волнение угасло, уступив место ленивой досаде.

— Ну, ты что, спишь, что ли, в одном ботинке? — раздался в трубке до обидного знакомый голос Леши.

Слава некоторое время молчал, раздумывая, что ответить, и держась за колено, но ничего не мог придумать.

— Сам ты спишь, — сказал он, наконец.

— Сухарики новые появились, с дымом, — сообщил Леша без всякого перехода, — слыхал?

Слава прыснул. Он сказал 'да-а…' и принялся с отвлеченным видом оглядывать свою комнату.

— Ты что там, негодяй, — вопросил Леша, — язык проглотил, что ли?

— Ты чего, только из-за сухариков и звонишь? — спросил Слава.

— Естественно, — сказал Леша. — На хрена ты мне еще сдался?

Слава ничего не ответил на это и поджал губы, придав лицу постное выражение, словно хотел показать невидимому собеседнику, какой Леша глупый.

— Ты вообще чего-нибудь когда-нибудь слышал? — спросил Леша. — Старый ты таракан. Надо срочно пойти купить. К пиву.

— Да сам ты…, - отозвался Слава с неожиданной злостью, особенно обидной оттого, что он не знал, что ответить, — ты сам… я, блин, вообще молчу, кто.

— Балбес не приходил? — спросил Леша, с легкостью перескакивая с одной темы на другую и не обращая никакого внимания на Славину обиду.

— Нет, — сказал Слава. — Он что, собирался?

— Ну. Надо в сервис съездить.

Слава не понял, зачем Леше в автосервисе нужен Дима, но спрашивать не стал. Он сказал:

— Если ты с ним договорился, чего у меня спрашиваешь? Позвони ему на сотовый.

— Да вам, хренам собачьим, фиг дозвонишься! Давай, звони ему сам, скажи, чтобы приходил срочно, надо договориться. Он с утра говорил, что придет.

— Да иди ты нафиг! Сам звони.

— Да он с городского не прозванивается, гнида.

— Ну, ладно, я сообщение пошлю.

— Вот и пошли его как следует. Напиши, что я его, гниду, на кукан натяну, если не придет. И давай, спускайся вниз, пошли за пивом.

Услышав про пиво, Слава вздохнул. Он недавно в очередной раз бросил его пить, и, как он надеялся, навсегда, однако совсем отказаться от этой привычки было невозможно: все друзья постоянно напоминали ему о выпивке, и поводов выпить было предостаточно, поэтому он погрузился в тяжкие размышления.

— Ты что, спишь, что ли, негодяй! — сказал Леша. — Даю тебе 5 минут. Ты еще здесь? Ну, нет, не могу я на такого…

— Ладно, ладно, — ворчливо прервал его Слава, но в голосе его уже слышалось просветление. — Через пять минут буду. А сухарики вредны. Их знаешь, из чего делают? Ты, если узнаешь, вообще сразу перестанешь их жрать.

— Нечего тут, понимаешь, — сказал Леша. — Знать вообще ничего не хочу. Все одно: доктор сказал в морг — значит, в морг. Чтобы был внизу через две минуты. Через минуту! Через тридцать секунд, бляха муха!

— Подождешь, — недовольно пробурчал Слава, вдруг снова вспомнив Алину. — Чего раскомандовался вообще? Короче, через пять минут спущусь.

— Все, — сказал Леша.

Слава поплелся в ванную, повернул зашумевший кран и промыл сонное лицо холодной водой. Он фыркал и брызгался, по зеркалу, висевшему над голубой раковиной, ползли серебристые капли. Потом, не вытираясь, вернулся в спальню, стянул затрещавшую майку и надел футболку, обнаруженную на спинке стула под кучей прочей одежды. Он забыл про Лешины понукания и одевался не торопясь, словно чего-то ожидая. Нашел на кровати сотовый и запихнул его в карман джинсов. Обувшись, взял ключ, открыл дверь и медленно вышел наружу. Шоколадная стальная дверь лязгнула, захлопываясь. На лестничной площадке был прохладный полумрак. Он запер дверь, со скрежетом вытащил ключ, уронил его в карман и, затаив дыхание, прислушался. Телефон в гостиной молчал. Слава еще немного постоял у лифта и побрел пешком вниз.