Аркадий Степной - Сердце в броне

Мастер был прав, впрочем, как и всегда. С началом «рубки» для Рустама многое стало понятнее и очевиднее. Каждый прием раскрыл перед ним свое истинное значение. Он стал осознавать, на чем основаны положения стоек и для чего нужны те или иные движения. И он наконец-то почувствовал, что такое меч. Королевский дар больше не болтался у него на поясе неуклюжим украшением. Он стал частью его. Пока еще непокорным, пока еще строптивым и тем не менее уже не чуждым — смертоносным продолжением руки. Рустам полюбил «рубку», и мастеру не приходилось его принуждать, он выполнял это упражнение с радостью.

Раз! — рубящий вертикальный. Два! — сокрушительный диагональный. Три! — горизонтальный вокруг щита. Разрубленный манекен разваливается на куски. Рустам делает шаг назад и салютует мечом. Чистая работа.

Как он и ожидал, его детские иллюзии разбились вдребезги. Подсмотренное в фильмах — лихое фехтование под звон клинков — так и осталось в фильмах. Учитель строго-настрого запретил ему отражать удар противника лезвием своего меча. Мало того что лезвие после этого сильно пострадает (что еще можно допустить в критических обстоятельствах), так еще и теряется возможность для ответного удар (что уже вовсе недопустимо). Отклонить удар плоскостью меча — пожалуйста. Удар противника уходит с линии поражения, а перед тобой открываются широкие возможности для контратаки. Но блокирование лезвием в лезвие… За каждый такой случай Рустама ждало серьезное наказание, раз и навсегда отучившее его от этой дурной привычки.

— Уклоняйся, работай ногами, не ленись! — сердито кричал мастер. — Парируй щитом! Двигайся, черт тебя подери!

И Рустам двигался: уклонялся влево, вправо, отпрыгивал назад, работал щитом. Все это было скучно и незрелищно по сравнению с киношным звоном стали, зато реально и эффективно. Он по-прежнему пропускал беспощадные удары мастера, но с каждым разом все меньше и меньше.

Вторым разочарованием стали удары по щиту.

— Не будь идиотом, — хмурился мастер, — избегай бить по щиту. Меч может завязнуть, и ты останешься беззащитным. Твоего веса не хватит для того, чтобы его разрубить, а значит, и не пытайся — погибнешь. Каждый удар по щиту противника засчитывай себе в минус.

Да, жестокая действительность убила зрелищность. Звон клинков — наказание! Удар по щиту — наказание! Главная мишень — ноги! Причем чем ниже, тем лучше. Конец романтики… А впрочем, конец ли? Или сформулируем по-другому: что важнее — киношная романтика или жизнь? Красиво звенеть мечами не запретишь, но жить хочется больше. И прекрасно понимающий эту простую истину Рустам не жалел себя, с азартом осваивая науку, написанную кровью.

— Закончили «рубку»! — скомандовал мастер.

Рустам тщательно протер меч и бережно вложил его в ножны. При этом глаза его улыбнулись. Копье и кинжал не более чем инструмент. Меч — это друг. От мастера не ускользнула его затаенная улыбка. Он тоже был когда-то неопытным учеником и еще помнил восторженную любовь к первому своему мечу. Рустам повернулся к учителю:

— Я готов, сэр.

— На сегодня все.

Лицо Рустама обиженно вытянулось, он бросил невольный взгляд на солнце.

— Еще же рано? — вырвалось у него нечаянно.

— Я знаю, — невозмутимо ответил мастер.

Рустам стиснул зубы и поклонился. Мастер сжалился:

— Тебя вызывают к сэру Корвину. Отправляйся немедленно.

Лицо Рустама прояснилось.

— Да, сэр.

— И не забудь подправить заточку, — напомнил напоследок мастер.

— Конечно, сэр.

Сэр Корвин был занят. И Рустаму пришлось прождать несколько минут, стоя навытяжку посреди его маленького кабинета. Корвин дописал письмо, вложил его в конверт и тщательно запечатал.

— Вестовой! Отправь с гонцом в Клайдиваль, капитану Бэрдаку, лично в руки.

— Слушаюсь, сэр! — Вестовой щелкнул каблуками и вышел из кабинета.

Корвин перевел взгляд на Рустама.

— Садись.

Рустам послушно сел на простую табуретку.

— Через пять дней отряд приступает к боевому дежурству, — сказал Корвин.

Рустам промолчал.

— Три месяца — это очень мало, — усмехнулся Корвин, — поэтому не расслабляйтесь. Параллельно будем продолжать обучение. Боевое дежурство по графику, а в промежутках непрерывный цикл тренировок и учений. На местности будет даже удобней.

— Да, сэр.

Корвин придвинул к Рустаму исчерченный лист бумаги.

— Держи. Это схема коридоров, ведущих к новой королевской спальне. С разметкой для постов и секретов. Изучишь прямо здесь и запомнишь. Выносить схему из кабинета запрещено.

Рустам с интересом посмотрел на чертеж:

— Да, сэр.

— В первые четыре дня ты со своей пятеркой будешь охранять восточный коридор. Вот он, видишь?

— Вижу, сэр.

— Тогда изучай и запоминай. Как будешь готов, скажешь.

Корвин снова углубился в свои бумаги. Рустам внимательно прошелся по плану. Через некоторое время он положил его на стол и поднял голову:

— Все, сэр.

— Хорошо, — немного рассеянно отозвался Корвин. — Имей в виду, вся информация предельно секретна. Ни одного слова ни своим бойцам, ни кому-либо другому. Перед самым началом вахты унтер-офицер Найтон проведет подробный инструктаж.

— Ясно, сэр.

— Можешь быть свободен… Хотя нет, подожди. — Корвин достал из выдвижного ящика письменного стола толстый запечатанный пакет. — Эти бумаги я не могу доверить гонцам. Их отвезешь ты. В Клайдиваль, в Эрандаль, графу Честеру лично в руки.

— Слушаюсь, сэр. Когда отправляться?

— Сей же час. Получишь на конюшне лошадь — и в путь.

Граф распечатал пакет, быстро пролистал бумаги и спрятал их в резную шкатулку. Задумчиво постучав кончиками пальцев по поверхности стола, он пробурчал что-то невнятное. Рустам почувствовал себя неловко. Пакет он передал, делать ему в этом просторном кабинете было уже нечего, но и молча уйти без разрешения он тоже не мог. Оставалось стоять, вытянувшись в струнку, и бесстрастно поедать глазами большой шкаф за спиной всесильного графа Честера.

Граф встал из-за стола и подошел к большому застекленному окну. Заложив руки за спину, он стал следить за опускающимся к земле солнцем. Неловкость Рустама усилилась, он незаметно прикусил нижнюю губу. Мелькнула в голове мысль прокашляться и тем самым ненавязчиво привлечь к себе внимание, но благоразумие перевесило, и он не издал ни звука. Так прошло несколько тягучих и мучительных минут. Наконец граф повернулся и, наткнувшись взглядом на Рустама, с некоторым удивлением спросил:

— Ты еще здесь, сержант?

— Жду ваших распоряжений, ваше сиятельство.

— Ах да. — Граф рассеянно улыбнулся. Потерев ладонью высокий лоб, он спросил: — Ты рыцарь?

— Да, ваше сиятельство. Рустам Алматинский, рыцарь глинглокской короны.