Юлия Фирсанова - Возвращение, или Свободу попугаям!

Утренняя, острая, пронзительно чистая свежесть середины лета мало-помалу сменялась теплым деньком. Я дышала полной грудью, подставляла лицо ветерку и улыбалась от уха до уха. Некоторое время мы молчали. Это было спокойное, умиротворенно-довольное молчание людей, объединенных общей целью и вполне расположенных друг к другу, таких, которым приятно не только беседовать меж собой, но и просто слушать. Слушать просыпающийся за нашими спинами город, случайную болтовню проезжего и прохожего люда, птиц, насекомых, дыхание ветра. Когда народа, стремящегося до жары успеть в Мидан и сладить с делами, стало поменьше, я вдруг спросила, позвав следующего впереди мужчину:

— Эй, Гиз, а Гиз это твое имя или прозвище?

— Почему это тебя так интересует магева?

— Отвечать вопросом на вопрос невежливо, — я показала киллеру язык. — А вообще-то Лакс, Кейр и Фаль это ведь, сам знаешь, сокращения от имен полных, вот я и любопытствую, ты такой же длинносочиненный или как?

— Или как, — хмыкнул он. — Мое имя осталось за порогом служения. Гиз — прозвище. Я не могу перевести его точно, в местном языке нет такого определения. Это узкий, тонкий трехгранный клинок, не длиннее среднего кинжала, способный пройти сквозь кольчугу или отверстие в броне.

— Его еще и ядом, небось, мажут, — подсказала я.

— Мажут, — намек на холодную, чуть удивленную моей догадливостью улыбку тронул губы Гиза.

— Знаю, я читала о таком оружии, у нас оно считается разновидностью стилета, — продолжила я, довольная собой (не зря папин справочник временами полистывала). — Тебя красиво и, по-моему, метко прозвали, мне нравится. Интересно только за профессиональные навыки или за телосложение и манеру речи?

— Думаю, за все сразу, — пожал плечами мужчина, но, кажется, я ему польстила.

— А в нашем мире Гизы когда-то были герцогами, родней короля одной весьма интересной страны, — поделилась я своей ассоциацией. — Ты, кстати, не из дворян?

— Мое прошлое осталось позади, не стоит его ворошить, магева, — замкнулся в себе Гиз, отвернулся и, похоже, собрался послать коня вперед, подальше от болтливого языка любопытной девчонки.

— Ладно, ладно, не сердись, уважаю право на частную жизнь! Свобода одного человека кончается там, где начинается свобода другого, — я примиряюще подняла руки ладонями наружу.

— Это как? — поинтересовался новым правилом Кейр.

— Ну вот, к примеру, коль ты захочешь добавлять в нашу кашу столько соли, сколько заблагорассудится, сыпь, но только до тех пор, пока это не покажется слишком соленым другим. А уж коль покажется, то придется общий котел солить умеренно, а себе добавлять по вкусу позднее. Сам понимаешь, дело касается не только соли, но и всех прочих аспектов жизни. А все конфликты возникают на границах личных свобод и нашего понятия об этих границах.

— Ты такая умная, Оса, — зазвенел над ухом Фаль, преисполнившись благоговения.

— Аж череп жмет, — насмешливо отцитировалась я, а наша компания надолго задумалась над подкинутой сентенцией о свободе.

Мы ехали в молчании довольно долго, пока Кейр тихо не пробормотал:

— С тобой странно, магева, я столько с рождения не передумал, сколько за то время, что с тобой провел, и дней-то по пальцам перечесть можно, а словно еще одну жизнь прожил.

— Это плохо? — задумчиво отозвалась я, перебирая в пальцах гриву Дэлькора, красиво заплетенную Фалем в косички.

— Нет, я ж сказал, просто странно, непривычно что ли, — промолвил мужчина, встряхнувшись, и поправил без того идеально сидящую перевязь с мечами. — Ты меня словно наизнанку вывернула.

— Я рада, что ты нашел голове еще одно применение, кроме "я в нее ем", — улыбнулась я и рассказала друзьям бородатый анекдот про боксера, переделав название профессии на "кулачный боец".

Заканчивать анекдот мне пришлось уже на повышенных тонах, потому как за изгибом дороги шумел, как растревоженный улей диких пчел, народ. При приближении оказалось, что гомонят не несколько десятков, а всего каких-то семь потных, красных от жары и возмущения крепких мужиков явно крестьянского вида. Побросав свои возы, нагруженные товаром с ярмарки, они толпились у обочины и орали друг на друга так, что чуть не лопались от натуги. Ну точно митинг!

— Что за шум, а драки нету? — весело с припуском командных интонаций вопросила я разгоряченную компанию, хотя и без допроса, успела выхватить из общего сыр-бора несколько фраз, по которым смутно распознавалась первопричина конфликта.

Обрывки возмущенных воплей: "Не ты, скажешь? А чего такими завидущими глазами на мою мошну зыркал да ухмылялся?", "Уж и своим довериться нельзя! Во времена тяжкие настали!", "Да что тут думать, перетряхнуть его вещи и вся недолга!", "Кто больше всех горланит, тот и виноват!", "Да Ситепа это, кто ж еще, Паканор с него еще пять монет за Наждину ввечеру требовал!" — неоднозначно подсказывали, чего-то ценное (скорее всего деньги или ювелирные изделия) пропало и теперь все подозревали всех, кроме себя самое. Правда, пока еще отношения выяснялись вербальным путем, но нешуточный накал страстей обещал в самое ближайшее время обернуться классическим мордобоем прямо посреди столбовой дороги, создавая помехи транспортному потоку. Не то чтобы мне, как Бэтмену, было больше всех надо, просто взыграло стихийное любопытство.

— Магева! Магева! Вот она-то пусть и рассудит, — на удивление слаженно для готовых вцепиться друг другу в бороды людей загомонили мужики и клином двинулись в мою сторону.

Кабы я уже не знала, что моя профессия обеспечивает в здешних краях неприкосновенность, а спутники жизнь положат, а вреда мне причинить не позволят, попыталась бы дать деру. Очень уж целеустремленно обступала меня делегация хмурых и потных крестьян.

— Покража у нас, магева, рассуди! Разыщи татя! — комкая в руках какую-то нелепую смесь панамки и кепки, впопыхах сдернутую с головы, прогудел самый бородатый и грузный из мужиков, может быть, и признанный старшим за свои габариты.

— И что же, вы полагаете, украдено? — первым делом уточнила я.

— Кошель со всей выручкой за ярмарку умыкнули! — запричитал другой мужик в рубашке с вышивкой и по вороту и по рукавам, понаряднее, чем у первого и, едва сдерживая скупую мужскую слезу, принялся перечислять, что именно он запродал, чтобы денежку выручить. Брови его кустистые, как у Брежнева, и такие же черные двигались в разнобой, походя на пару заплутавших на лице гусениц.

На ранних яблоках я сломалась и взмолилась:

— Стоп! Происхождение денег роли не играет. Главное — факт их исчезновения. Кошель пропал, вы не знаете, кто виноват, и подозреваете друг дружку. Так?

— Истинно так, магева, — покорно и с видимым облегчением подтвердил потерпевший, компания согласно закивала, пораженная моей мудростью.