Юлия Фирсанова - Возвращение, или Свободу попугаям!

— Какая у меня в последние дни обширная культурная программа. Вчера первая экскурсия в тюрьму, сегодня первая казнь.

— Раньше не доводилось присутствовать или не хотелось? — заинтересовался Гиз.

— Хотеть не хотелось, да и зрелище это в моих землях редкое, — почесала я нос.

— У вас нет преступников? — удивился Кейр, не отличавшийся особым оптимизмом и верой в лучшие качества людей.

— Навалом, — честно признала я. — Только в моей стране смертная казнь временно запрещена, во многих странах мира тоже, а там, где она остается высшей мерой наказания, почти нигде публично не проходит. Потому как считается негуманным зрелищем, пробуждающим худшие черты человеческой натуры.

— Так ведь если не казнить, мерзавцы последний страх потеряют!? — бывший палач никак не мог взять в толк гуманистические тенденции современного общества.

— Статистика, которая знает все, а статистика да будет тебе известно это подсчитанное в цифрах явление, показывает, что увеличение числа преступлений после отмены казни не происходит. Не знаю, правда это или вранье. Есть еще философская причина, — я припомнила дискуссии на семинарах, — образованные люди в моем мире говорят, смертная казнь, по сути, животный инстинкт, позыв из разряда зуб за зуб, кровь за кровь, это не наказание, а месть государства человеку. Убитый ничего уже не сможет понять и осознать, не принесет никакой пользы обществу, поэтому казнь как наказание — мера неприемлемая. Да и в случае судебной ошибки погибает невиновный. Конечно, со всеми этими выводами согласны не все. Периодически, после какого-нибудь особенно зверского преступления, массово требуют возрождения смертных приговоров, да и самые отпетые гуманисты, когда нос к носу сталкиваются с преступлениями, чаще всего начинают петь по-другому.

— А ты сама? — пульнул вопрос Гиз.

— Думаю, правда есть в суждениях обеих сторон, — ответила я.

— Как это? — Лакс выглядел малость запутанным.

— Если бы мы умели читать в человеческих душах, если б могли понять точно, почему совершено преступление, то могли бы справедливо выбирать наказание для виновного. Кара должна быть равна злодеянию. А мучения преступника должны быть не компенсацией страданий пострадавшего или убитого, это действительно больше на месть похоже, а конструктивным искуплением для самого виновного, — постаралась объяснить я ситуацию так, как чувствовала ее. — Убить проще простого — взмах меча, выстрел, яд, петля — конец все равно один, а вот сделать так, чтобы преступник пожалел о совершенном деянии и пожелал исправить, искупить содеянное — труд, очень серьезный труд. В моем мире такое практически невозможно воплотить в жизнь, слишком несовершенны способы исследования человеческой натуры. Но, может быть, где-то такое станет реальностью.

Губы Гиза, а киллер слушал меня очень-очень внимательно, без малейшей тени насмешки, сложились в успевшее опостылеть мне слово "Служительница". Ладно хоть вслух ничего не сказал.

Пока мы беседовали, а Фаль носился над толпой, развлекаясь, народ все пребывал. К назначенному часу живое море от нищих до ряженых в яркие роскошные ткани людей колыхалось почти от самых стен тюрьмы и домов по краю площади до эшафота. Снова поразила меня царившая тишина, не шепотки, разговоры, обрывки фраз я слышала, но для такого количества народу, все это было равносильно тишине в осеннем лесу, когда явственен шорох каждого листа.

Потом со стороны одной из центральных улиц, выходящих на площадь, раздались громкие звуки, похожие на бубен и барабаны. Людское море отхлынуло парой волн, пропуская нечто вроде громадного золотисто-багряного торта на колесах, запряженного шестеркой белых лошадей, укрытых густо расшитыми золотом попонами. "Торт" остановился перед самым помостом в кольце стражи. То ли традиции обязывали, то ли прибывший всеми силами стремился избегнуть контакта с простым населением. Но нам сверху все было видно прекрасно. Слуги, стремглав кинувшиеся к дверям подвижного сооружения, практически выкатили оттуда толстенного мужика в ядовито голубом с багряными кружевами верхнем одеянии.

— Этот гамбургер на ножках и есть король Ланца? — разочаровано спросила я друзей.

От монарха пусть даже небольшого королевства, я ожидала более если не располагающей, то хотя бы внушительной внешности. Вот английский принц Чарльз такая страховидла ушастая, но сразу видна порода и воспитание. А этот! Если убрать с мужика нелепый костюм, похожий на наволочку от подушки, постиранную с набором пестрых носков, выглядел он как стопроцентный американец, всю жизнь питавшийся в фастфудах. Злополучный памфлетист Герг, проехавшийся насчет полноты монарха, не использовал в своем произведении приема гиперболы.

— Он самый, — кивнул Кейр.

— А что такое гамбургер? — в свою очередь задал вопрос подлетевший Фаль.

— Очень большой бутерброд из разрезанной пополам круглой булки, в середину которой запихивается кусок мяса, сыр, салат и все это удобряется жидкой красной приправой, — ответила я, пока не встречавшая тут ни помидоров, ни кетчупа.

— Похож, — заценил Лакс с усмешкой никогда не имевшего проблем с лишним весом создания.

— Теперь понятно, как господин начальник тюрьмы сделал карьеру, — раздумчиво согласилась я. — Его избрали по весу.

Тем временем вокруг "гамбургера", уснащенного обилием ювелирных изделий, как стая шакалов у падали собралась кучка народу, выряженная почти так же богато, но с малость большим вкусом. Одеться хуже было практически невозможно. От массы заискивающих улыбок, приклеенных к физиономиям, и лебезящих интонаций мне моментально свело скулы гримасой отвращения. И, кажется, не мне одной.

Рядом с толстяком Клементарием, перекочевавшим из кареты в самое большое кресло, встал худощавый юноша, выделявшийся в пестроте собрания темно-синим камзолом с черными панталонами и почти полным отсутствием ювелирных изделий. Несмотря на проблему с кожей (прыщами парниша мог бы торговать оптом) серьезная мордашка его была вполне симпатичной, только очень печальной, точно у плакальщика на похоронах, а давно не мытые волосы обвисли скорбными темными сосульками.

— Принц Альвин, — заметив мое внимание, дал справку Гиз.

— Парню нужен хороший косметолог или регулярные купания в бочке с клеросилом, портить такую физиономию угрями преступление, — хмыкнула я и сказала громче: — Вьюноша, похоже, не разделяет кровожадности отца.

— Поговаривают, он был в приятельских отношениях с Кейсаром, — обронил Гиз, вновь проявляя поразительную осведомленность.

— Думаю не он один, однако, мужества выразить скорбь, приличествующую случаю, достало лишь у него, впрочем, вряд ли король отправит на плаху вслед за Дергом недовольного политикой отпрыска, о других придворных такого наверняка сказать нельзя, — прокомментировала я.