Джульет Маккенна - Кинжал убийцы

Но Зигрида просила меня принести воды. Что ж, следует принести воду, прежде чем думать о стирке. Я оставила простыню и спустилась по узкой лестнице, втиснутой в угол кухни, которая занимала всю заднюю половину нашего маленького деревянного дома. Взяв с табурета свой нож, брошенный там накануне вместе с курткой, я отрезала ломтик ветчины, висящей над очагом. Копченная, она аппетитно пахла можжевельником и шиповником. Жуя на ходу, я отправилась на поиски ведра в крошечную судомойню, которую Райшед отгородил от кухни ширмой. В каменной раковине — кропотливом творении моего возлюбленного — охлаждалась бутыль слабого пива, но я ее не тронула. Если я иду к колодцу, то обойдусь водой. Я вообще-то не любила эль на завтрак, и Райшед тоже, но за зиму наши запасы тормалинского вина истощились.

Выйдя через заднюю дверь, я зашагала по булыжникам, положенным Райшедом, чтобы мы могли добираться до ворот, не замочив ног. В этот момент к дому Деглейна, через дорогу, подбежала девушка. Его дом был близнецом нашего, солнечный свет отражался от белого слоя извести, еще свежей поверх дранки и штукатурки, надежно скрывающих деревянный каркас. Было интересно наблюдать за их строительством. Райшед объяснял, как одна часть всей своей тяжестью опирается на другую, а та держит что-то еще и в результате дом стоит прочно.

Ярко-желтая шаль на голове девушки привела меня в замешательство, но затем я узнала ее.

— Катрис! Все в порядке?

Не обращая на меня внимания, она заколотила в дверь Деглейна. Наемник осторожно выглянул в щелку. Увидев Катрис, он широко распахнул дверь и попытался заключить девушку в объятия.

Катрис решительно оттолкнула его:

— Ты воняешь!

Ответ Дега не был столь пронзительно ясен, как возмущенный крик девушки, поэтому я не разобрала его слов, но мигающие глаза и небритое лицо были вполне красноречивы.

— Я не буду спать в постели мужчины, который валится на нее в одеждах и пьяный как свинья, — истерично завизжала Катрис.

— Думаешь, мать знает, что она здесь? — Зигрида подошла к забору на своей стороне четко очерченного прохода, разделяющего наши владения. Когда есть целый континент для расселения, не будет свар по поводу границ, от которых страдают жители тесно понатыканных городков Энсеймина с их беспорядочной застройкой.

— Она не слишком обрадуется, когда узнает, — заметила я. Катрис была единственной и нежно любимой дочерью одной из семей южного Тормалина, приехавших в прошлом году, чтобы начать новую жизнь на этой неприрученной земле. По-моему, они слишком серьезно относились к своему назначению. Зигрида жила на севере, недалеко от границы с Лескаром, то есть была значительно ближе к земле.

Что бы ни сказал Дег в свое оправдание, этого хватило, чтобы Катрис разрыдалась. Она не сопротивлялась, когда наемник неуклюже обнял ее, вытирая ей слезы краем шали.

Зигрида наблюдала, как пара исчезла внутри.

— Думаешь, заварится каша?

— Может — да, может — нет. — Я пожала плечами. — Но нам лучше приготовить ложку, чтобы сбить пену.

Вообще колонисты и наемники, нанятые для их защиты, довольно легко поладили друг с другом, но было несколько неудобных моментов. Сыновьям и дочерям трезвых фермеров импонировали вольные нравы солдат, что не наилучшим образом отражалось на душевном спокойствии их родителей.

— Пошлешь за командиром корпуса? — спросила Зигрида.

— Возможно.

Хэлис, ныне командующая наемниками, много лет была моей подругой, и сейчас мне не оставалось ничего лучшего, как служить ее неофициальным заместителем.

— Ты видела сегодня Райшеда? — Я привыкла спать допоздна, а мой возлюбленный вставал с рассветом, чтобы заниматься тем или иным из несметного количества своих проектов, касающихся Витранселя.

— Уэрдел зашел за ним ранним утром. Они будут на глиняных полях. — Голос Зигриды потеплел от одобрения: она любила Райшеда.

Я тоже улыбнулась. Мне по душе наш дом, все городки Энсеймина на четыре пятых состоят из таких домов, но Райшед считал деревянные здания не более чем временными. В прошлом году, до того как осеннее Равноденствие закрыло океан для кораблей, он завербовал сына кирпичника, знакомого его братьям-каменщикам в Зьютесселе, и заставил половину мужчин колонии копать глину, пообещав им долю кирпичей и черепицы. Как только прошли слабые морозы мягкой келларинской зимы, Райшед напомнил всем об их обещании помочь со строительством навеса для сушки, пока Уэрдел месит и формует выветрившуюся глину, чтобы испытать свою новую печь. Воодушевленный скорым началом, мой возлюбленный несколько ночей подряд донимал меня объяснениями, как превращать негашеную известь в строительный раствор.

Я лениво покачала ведром на веревочной ручке.

— Ты печешь сегодня хлеб?

Веточка ярких цветов, вышитая вокруг шнуровки зеленого лифа Зигриды, была припорошена мукой.

— А что? — Женщина склонила голову набок.

Я подняла ведро.

— Вода для тебя сегодня в обмен на каравай-другой?

Зигрида засмеялась.

— Свежий хлеб будет стоить тебе дороже, чем несколько ведер. — Она поджала губы и нахмурилась, от чего ее морщины стали глубже. — Можешь поработать после обеда в моем саду, подсобишь мне с ягодными кустами.

Я в притворном ужасе покачала головой:

— Много просишь.

— Тогда пеки сама, моя девочка. — Улыбка и смеющиеся глаза омолодили ее на добрый десяток лет.

Я махнула рукой, сдаваясь:

— Принесу воды, а потом зайду за хлебом.

Зигрида кивнула и исчезла за дверью. Я направилась к соседнему роднику, одному из многих родников Келларина, бьющему из камней обильной чистой струей. Прогулка оказалась приятной. Как только Зимняя Ведьма сняла свой дозор, благословение Халкарион осыпало группу деревьев вокруг источника пряными, благоухающими цветами. Мэвелин не оспаривала власть Лунной Девы поздними морозами или внезапными штормами, и даже люди, которые только на словах признавали ту и другую богиню, совершили все традиционные обряды благодарности в недавнее Равноденствие.

Пока зима держала всех вблизи от дома, вынуждая заниматься благоустройством, вокруг источника был построен широкий каменный бассейн, поэтому мне не пришлось долго ждать, чтобы опустить свое ведро в воду рядом с ведрами обремененных хлопотами хозяек и не слишком усердных девиц, отправленных сюда матерями. Я понимала, отчего так угрюмы их лица. Я покинула дом почти в таком же возрасте, убегая от тяжелой работы и злобы, от обязанности служить чьим-то капризам, и все, что меня поддерживало, я могла бы сейчас назвать вольнолюбием невежественной юности. Нет, я не дулась из-за поручений, когда была самой ненадежной горничной моей матери, но использовала любую возможность вырваться из дома, чтобы больше узнать о жизни и положить в карман хотя бы немного денег, которые удавалось заработать улыбкой или шуткой.