Елена Хаецкая - Дорога

Иеронимус удивился. И скрывать не стал.

— Почему? Разве не ты сам выбирал дорогу?

— Дорогу-то выбирал я, — медленно проговорил Балатро, — но, похоже, она повернула не туда, куда хотелось. Завтра нам всем перережут глотки. Тебе-то что, ты и варфоломеевы разбойники — все вы попадете в рай. Ну а комедиантам надеяться не на что. Вся наша жизнь — здесь, на земле. Так что мы уходим.

— Перережут глотки? Кто?

— Ты, святой отец, действительно блаженный? — разозлился Балатро. Невозмутимый вид Иеронимуса выводил его из себя. — Там, на горе, замок.

И показал рукой — где.

Еще вчера никто из них ничего не видел, никакого замка. Но теперь, прищурившись, Иеронимус разглядел высоко на вершине укрепленные стены, высокие башни.

Иеронимус покачал головой:

— Сколько жил в этих местах, никогда не слышал о таком.

Балатро сдвинул брови.

— Я тоже. Ох как мне это не нравится. Сегодня же спускаемся с гор. Арделио приметил уже дозоры. Не знаю, кто засел в этом вороньем гнезде, но ничего хорошего ждать не приходится. Жуть здесь творится какая-то. Мы — простые актеры. Для чего живем? Делаем бесполезное дело для радости других. А здешние ужасы не для нас.

Иеронимус помолчал еще немного. Потом тихо спросил:

— Зачем ты позвал меня?

— У тебя с собой деньги, — прямо сказал Балатро.

— Да, — сразу отозвался Иеронимус.

— Много?

— Гульденов семьдесят или около того.

— Отдай.

Иеронимус снял с пояса кошелек, отдал комедианту. Балатро взял, развязал, сунулся, поворошил монеты.

— Ладно, — только и проворчал он.

И напрягся, глядя куда-то за плечо Иеронимуса.

Мракобес обернулся. Тень рослого мужчины. Ремедий. И в руках аркебуза.

Балатро оттолкнул от себя Иеронимуса, шагнул навстречу Ремедию. И Клотильда, выскочив из телеги, бросилась к нему, обхватила обеими руками, повисла на шее мельничным жерновом — увесистая все-таки девица. Растерявшись, Ремедий смотрел в ее сумасшедшие глаза. А женщина прошептала в самое его ухо:

— «Любовь» бьют только «Любовью», монашек.

Балатро повернулся к Иеронимусу.

— Отпусти его с нами.

— Я никого не держу, — возразил Иеронимус.

— Отпусти, мать твою, — зарычал Балатро. Бледное рябое лицо комедианта пошло красными пятнами.

И Иеронимус сказал:

— Ремедий, уходи с ними.

Балатро забрался на телегу, устроился рядом с Арделио. Клотильда сняла руки с шеи Ремедия, пошла за своими товарищами. Гордо шла, танцующим шагом, будто готовилась запеть перед толпой.

Телега скрипнула, дернулась, тронулась с места.

Иеронимус кивнул Ремедию.

— Иди, догоняй их. ТЕПЕРЬ они доберутся до Страсбурга.

Ремедий все еще мешкал.

— Идти за ними?

Иеронимус молчал. Солнце вставало над горами, начал таять иней на опавших листьях. Ремедий побелел, метнул взгляд в ту сторону, куда двигалась телега. Ее еще видно было между деревьями.

А Иеронимус молчал.

Ремедий переступил с ноги на ногу.

— Так мне что… за ними? — снова спросил он.

— Идти куда-то — по-твоему, значит обязательно за кем-то? — спросил его Иеронимус.

Очень тихо спросил.

Путаясь в одежде, Ремедий пошел вниз по лесной дороге. Несколько раз спотыкался, оборачивался, но Иеронимус больше не смотрел на него.

И с тем ушел солдат.

Дозор дал о себе знать к полудню. Неприятная это была встреча. Из-за деревьев бесшумно выступили солдаты. Как на подбор, все рослые, с красивыми сумрачными лицами. И вроде бы немного их было, а казалось, что лес полон ими.

И они не проронили ни слова. Просто показались из леса. Безмолвные, грозные. Их темные глаза смотрели на путников неподвижным, ничего не выражающим взглядом.

Под этим взглядом вдруг съежился, сжался и заверещал невразумительное Варфоломей. Румянец залил его бледное, тонкое лицо.

Бурно зарыдал Михаэль Клостерле — в голос, не стыдясь.

А Витвемахер побледнел и пал на колени.

Стоя рядом, сказал Валентин:

— Можно было бы перечесть все кости мои, а они СМОТРЯТ И ДЕЛАЮТ ИЗ МЕНЯ ЗРЕЛИЩЕ…

При этих словах блаженный Верекундий рванул на тощей груди ветхие одежды, выставив напоказ все свои кости.

А дозорные стояли и смотрели.

Иеронимус поднял голову и встретился глазами с одним из солдат. И вдруг увидел, что в этих бесконечных глазах таится вовсе не безразличие.

Любопытство. И грусть.

— Да будет воля Твоя, — сказал Иеронимус.

Торопя пленных тупыми концами копий, стражи гнали их через лес. Замок, невидный вчера и едва различимый сегодня на рассвете, вдруг приблизился, увеличился в размерах.

Это была внушительная крепость, имеющая основанием четырехугольник, с шестиугольными башнями по углам. Стены — высокие, старые, сложенные старым булыжником. Башни грозно нависали над пришельцами.

— Добрая крепость, — пробормотал неунывающий Шальк и прищурился, оценивая, сколько пушек понадобится, чтобы пробить брешь в этих могучих стенах.

Фихтеле покивал, пустился было в рассуждения со старым приятелем. Но сильный удар между лопаток заставил бывшего студента закашляться, подавиться собственными словами.

Один из солдат, рослый, круглолицый, вооруженный арабским мечом, сделал остальным знак остановиться, вышел вперед, махнул рукой кому-то невидимому на стене. Оттуда донеслись ругательства — такие, что бывшие ландскнехты, несмотря на незавидное положение пленников, заулыбались, начали переглядываться.

Потом ворота отворились.

По одному, по двое пленников начали загонять за стены. Иеронимус было замешкался и тут же был наказан — тупым древком его ткнули в шею. Беззлобно ткнули, постарались не повредить. Так пастух подгоняет отбившуюся от стада корову. Иеронимус прикусил губу, опустил голову.

Как скот, столпились пленники в узком проходе между двумя замковыми стенами, внутренней и внешней. Беспокойно поводили глазами, топтались. Стражники отстраненно смотрели на них — следили, чтобы никто не озоровал, но больше ничего не делали. Потом расступились, пропуская кого-то.

Показался рослый толстый человек, лысый, с красным простецким лицом. Управляющий или сенешаль. Сердито оглядел невольных гостей, откровенно подозревая в них воров, убийц и мошенников — последнее в самом лучшем случае.

Среди пленных началось движение. Выказывая изрядную сноровку, стражи начали разводить спутников Иеронимуса. Действовали без жестокости, точно имели дело с неразумными животными. Одних отводили в казематы внешней стены, других ставили на колени посреди двора под охраной трех мрачных стражников с неподвижными лицами.

— Сарацины, что ли? — шепотом спросил Верекундий у Варфоломея, улучив секунду.

— Не похожи, — так же ответил Варфоломей. — Я видел сарацин. Торговал с ними.