Юлия Латaынина - Сто полей

Неревен говорил быстро. Он понимал: если не все рассказать – Кукушонку не понадобится живой Ванвейлен. Если все рассказать – Кукушонок возьмет его с собой проводником. А потом, когда освободят Ванвейлена, – тот никогда не позволит убить Неревена. Он такой, – добрый, как зимородок.

– Не трое против двоих, – горько сказал Неревену Эльсил, а один меч против двух мечей.

– Да, ты хорошо придумал, – сказал Марбод. – Но я придумал еще лучше. Золотой Горы я, правда, не знаю, – а вот ятунов храм и без тебя найду. Стало быть, все правильно предсказала мне колдунья, что в родовом храме я найду солнечный меч. А вот времени у меня мало – это ты прав.

Тут-то Неревен хотел закричать, да разве успеешь?

У Эльсила с собой было два кинжала, и один он оставил в спине Неревена. Во-первых, чтобы зря ни на кого не думали, во-вторых, чтобы отвести беду от нарушенного слова. Ну и, конечно, кто вытащит кинжал, тот берет на себя месть, если найдутся охотники.

Через час полезли в Золотую Гору. Эльсил видел, как трудно лезть Кукушонку, и подумал: «Хаммар Кобчик – кровный враг Марбода. Стало быть, он мне не позволит убить его, будет драться сам, с такими руками».

И сказал вслух:

– Вот я гляжу на Даттама и Арфарру, и сдается мне, что магия второго рода сильно портит человека. И если советник Ванвейлен в ней сильней, чем они, то как бы ты не раскаялся, связавшись с ним. То-то он третьего дня бранился, что мы смотрим на жизнь, как на поединок. В поединке, однако, спорят на равных, а если сыпать с воздуха голубые мечи…

Марбод ответил:

– Молчи! Я-то угадал с самого начала, что чужеземец может мне помочь. А он – не угадал.

Усмехнулся и прибавил:

– А Хаммара Кобчика постарайся застрелить первым. Есть в мире вещи поважнее моей чести.

В это самое время, в час, когда ставят вторую закваску для хлеба, через два часа после того, как Марбод Кукушонок и Белый Эльсил незаметно уехали из замка, в замок явился Даттам.

Увидев, сколько вооруженных людей вокруг, Даттам сделался очень задумчив.

Даттам, как и никто вокруг, не понимал, что происходит, однако, в отличие от многих, отдавал себе в этом отчет. Он знал, что историю нельзя предсказывать, и именно поэтому ее можно делать.

Неожиданная прыть городских властей немало поразила его. Короли и прежде приглашали бюргеров в свой совет. Расходы на поездку приходилось оплачивать городу, представитель города вез королю подарки и привозил известие о новом налоге, и немудрено, что эта повинность была из самых ненавистных. А теперь граждане Ламассы торопились сказать, что от них представителей должно быть втрое больше, чем от прочих.

Даттам посматривал на юго-восток, в сторону дамбы, и понимал, что холодная вода смоет весь их пыл, но, заодно, и доброе имя Арфарры.

Даттам всю ночь разглядывал мысль Кукушонка, как привык разглядывать мысль, кипящую в пробирке: выйдет прибыль или не выйдет? «Я ведь хорошая повивальная бабка», – думал он.

В конце концов Даттам решил, что выборные представители ничуть не хуже вассальных рыцарей. Стоить Даттаму они будут, конечно, дороже. Зато преимущество их в том, что свои, то есть оплаченные, решения, они будут навязывать стране не мечом, а словом, и что такой механизм контроля над законами если и не менее разорителен, чем казенная инспекция, то, во всяком случае, менее разрушителен, чем гражданская война.

Основные сомнения, мучившие Даттама, заключались в том, что представители местечек будут стоить дешево, а вот представители городских цехов – очень дорого, много дороже государева чиновника, ибо чиновник хочет лишь кусок пирога, а представитель цеха метит на место того, кто печет пирог.

Итак, Даттам приехал в замок, чтоб поговорить с Кукушонком. Вышел брат Кукушонка, Киссур Ятун, провел к себе и попросил подождать:

– Марбод спит. Лекари чем-то его напоили, от рук.

Даттам кивнул, спустился в залу и стал ходить меж гостей.

Через полчаса он вновь предстал перед Киссуром Ятуном и сказал, холодно улыбаясь:

– Есть, однако, обстоятельства, из-за которых я должен переговорить с вашим братом тотчас же.

– Какие именно?

– Такие, что я не бог, и когда я выбираю, кому выиграть, я не гадаю на черепахе.

Тогда Киссур Ятун, рассудив, что Марбода уже не догнать, протянул Даттаму записку.

Даттам прочитал ее, повертел, поднес к носу и долго нюхал. Его тонкое обоняние, обоняние жителя империи, химика и эстета, уловило, как ему показалось, характерный запах храмовых подземелий, – смесь старинных благовоний и химических реактивов. Даттам вспомнил о подземных ходах в Золотой Горе, усмехнулся и подумал: «Ну, ладно. Какой строй будет в этой стране, это мы еще посмотрим, но Арфарру-советника я из нее при всех случаях выкину».

– Эту записку, – сказал Даттам, – советник Ванвейлен писал с разрешения советника Арфарры. И уверяю вас, что честь будущего наместника, или аравана, или еще какого чиновника будущей провинции Горный Варнарайн, Клайда Ванвейлена, не пострадает от того, каким способом он расправится с вашим братом.

Не прошло и времени, потребного для того, чтоб сварить горшок каши, – Даттам, Киссур Ятун, Шодом Опоссум и еще десятеро вылетели из ворот замка, и кони их перепрыгивали прямо через столы, расставленные во дворе.

Когда Марбод и Эльсил пришли в пещерный храм, Эльсил поначалу испугался. Морок! Высятся стены там, где их нет, цветут и опадают небесные своды, девушки танцуют с мечами на стенах.

– Клянусь божьим зобом! – сказал Эльсил, показав на золотого юношу с золотым луком, нарисованного вверху. Это сам Ятун!

– Не сам Ятун, – усмехнулся Марбод, – а его Свойство, или Атрибут. Сам Ятун, писали, безобразный и бесконечный, тела у него нет. Стало быть, и рук тоже нет, – злобно добавил Марбод. Он очень устал.

Отыскали конец подземного хода, договорились, что делать. Эльсил встал в божьем саду за серебристым лопухом в сорок локтей, упер в основание лопуха лук, обмотанный лакированным пальмовым волокном, вынул из колчана две стрелы и наложил их на тетиву. Стрелы были рогатые, из белого тростника, с лебединым оперением, и два пера были окрашены в зеленый цвет храма, а остальные были белые, как и полагалось вассалу экзарха Харсомы.

Потом Эльсил покачал головой, вышел из-за лопуха и промерил расстояние до входа на пальцах; зеркальный морок сильно мешал.

Слева от входа, на приступке у белого столба, стоял идол. Марбод пихнул его и встал на его место. Идол свалился вниз, а рук у него было целых восемь.

Прошло столько времени, сколько нужно, чтобы зажарить среднего гуся. Послышались шаги. В залу вошел Хаммар Кобчик, а за ним целых трое стражников вели советника Ванвейлена. Ванвейлен был несвязанный, однако квелый, как тритон зимой.