Юлия Латaынина - Сто полей

– Я буду молиться, – сказал он, – чтоб Золотой Государь пощадил город. Молитесь и вы, чтобы утром мы все узнали, что выше – городская свобода или гнев Золотого Государя.

Делегация вернулась в город, а советник Арфарра заперся в своих покоях. Впрочем, не один, а распоряжаясь. Подошел час третьего прилива, над городом взошла вторая луна, – советник велел оседлать коня и уехал один.

Через час часовой из надвратной башни в замке Кречетов пришел к Киссуру Ятуну и сказал:

– Господин, к замку едет человек в бирюзовом плаще с золотыми пчелами, и он совсем один.

Киссур Ятун побледнел и сказал:

– Непростому испытанию подвергает нашу честь Арфарра-советник, и он за это потом заплатит.

Когда советник Арфарра въехал в раскрытые ворота замка, все там было, как три часа назад, только женщина уже переоделась. Погребальные столы во дворе заложили вязанками и засыпали всяким добром. Женщины несли свои украшения, мужчины – лучшие одежды, и многие отдавали последнее. Все говорили, что не помнят такого хорошего костра.

Арфарра-советник спешился, и по знаку Киссура Ятуна у него взяли коня, хорошего коня, игреневого, с широкими копытами, короткой спиной и длинным хвостом.

Арфарра-советник подошел к мертвому и стал на него глядеть. Тот был все так же хорош собой, а руки в боевых кожаных рукавицах держали на груди старый хороший меч Остролист, с рукоятью, увитой жемчугом, и желобком для стока крови вдоль клинка.

Киссур Ятун и Шодом Опоссум стояли по правую и левую руку от Арфарры, взявшись за рукояти мечей, и было ясно, что они не пощадят того, кто осмелится тронуть гостя.

Арфарра-советник стоял четверть часа, и когда он понял, что никто в замке не решится напасть на гостя, даже горожане, он склонил голову и повернулся, чтобы идти.

Тут, однако, один из юношей дома довольно громко сказал, что, верно, гость так торопился попрощаться с мертвецом, что и погребальный дар забыл.

Арфарра-советник усмехнулся, поискал глазами, – однако, у него и в самом деле ничего при себе не было. Тогда он снял с себя бирюзовый плащ государева посланца, затканный золотыми шестиугольниками и пчелами меж веток и листьев, и пояс из черепаховых пластинок с яшмовой личной печатью, присланной экзархом Варнарайна, и бросил плащ и пояс на вязанку к ногам Марбода. А сам остался в простом зеленом паллии.

Потом он повернулся и ушел, и никто его не задерживал.

Арфарра-советник вернулся во дворец и заперся в розовом кабинете. Там он сел за столик для «ста полей», и расставил фигурки так, как в последней партии, что он играл и не доиграл с Клайдом Ванвейленом. Он стал прикидывать, чем могла кончиться партия. Но, по правде говоря, было видно, что советник выигрывал и так и так. Клайд Ванвейлен был очень хорошим игроком и отлично знал нынешние правила игры. Однако историю игры он не знал, и, сколько Арфарра-советник ему ни растолковывал, тайных соответствий не чувствовал.

Тут скрипнуло потайное зеркало, и в кабинет вошел Даттам.

– Что с вами? – спросил Даттам.

– Так, – ответил Арфарра, – задумался над ходом.

– Поглядите на себя в зеркало, – сказал Даттам.

Арфарра подумал, что, наверное, опять кровь на лбу, подошел к зеркалу и увидел, что волосы у него поседели.

– Это я, наверное, в замке Кречетов перепугался, – сказал Арфарра. – Однако, я хочу поглядеть на город. Посветите мне.

– Я вам не прислужник – носить светильники.

Тогда советник Арфарра сам взял большую посеребренную лампу, увитую виноградными кистями и листьями, раздвинул дверь и пошел по наружной галерее. Даттам вышел с ним. В лампе, надо сказать, нужды не было: ночь была светлая, в Мертвом городе повсюду горели огни, и во дворе замка Белых Кречетов пламя костра вздымалось выше стен.

Арфарра-советник поднял лампу и этак помахал ей, вверх-вниз. Потом Арфарра вернулся в кабинет, а Даттам остался в галерее.

Этой ночью стало ясно, что милость неба и вправду на стороне империи: потому что не успел как следует разгореться погребальный костер Марбода Белого Кречета, как далеко-далеко сделался вихрь и гром, налетели голубые мечи, закружились оранжевые цепы, накинулись на дамбу в верховьях и стали ее трепать и мять.

Весь собранный паводок хлынул в старое русло, подметая людей, палатки и недавние постройки. Этого, однако, было мало. Наводнения в Ламассе раньше случались часто, и сам город был всегда от них в безопасности. Тут, однако, божья рука расчистила поток так, что волна прошла через залив, ударилась об один берег, о другой, поднялась к западной городской стене и смыла берег вместе со стеной и примыкавшей к ней городской ратушей.

Этой ночью от воды погибло много всякого добра, хотя некоторые из вассалов Белых Кречетов хвастались, что от погребального огня Марбода Белого Кречета добра погибло еще больше.

Наутро в городе был мятеж: народ почему-то решил, что во всем виноват обвинитель Ойвен, его выпихнули из окна на мостовую, а остатки вечером снесли с повинной к королевскому замку.

Что же до Арфарры-советника, то всему на свете, даже народному доверию, приходит конец. И хотя все соглашались, что Арфарра-советник достойный человек, все же, как ни крути, это он построил дамбу, которую разрушил Золотой Государь. Большинству казалось, что, если бы советник не был одержим ложной жалостью и положил в основание дамбы строительную жертву, то дамба была бы Золотому Государю не по зубам.

Горожане и рыцари вместе явились с повинной к королевскому замку, и король принял от них их прежние прошения и сжег, не преступая полагающихся церемоний. Киссур Ятун и Шодом Опоссум, однако, бежали с немногими приверженцами в Золотой Улей, на лодках, и там впоследствии большинство их погибло очень достойно.

А горожане, будучи людьми рассудительными, согласились, что Золотой Государь, был, без сомнения, прав, потому что если бы началась война и осада города, то результат был бы тот же самый, а людей и имущества погибло бы несравненно больше.

Клайду Ванвейлену никто не сказал, что горожане собрались-таки бунтовать, и он думал, что со смертью Кукушонка все кончилось. Впрочем, он думал мало, а больше лежал в забытьи. Ночью ему мерещилась всякая жуть.

К полудню он проснулся, и монашек у постели сказал ему:

– Чтой-то вы, господин советник, живой или мертвый ночью по балкону бегали?

Клайд Ванвейлен встал с постели, поглядел в окно на галерею и увидел, что, оказывается, все ночное было не сном, а явью.

Ванвейлена опять уложили в постель, а скоро к нему явились господин Даттам и Сайлас Бредшо.

Ванвейлен поглядел в сторону занавешенного окна, за которым полгорода смыло наводнением, и спросил: