Юлия Латaынина - Сто полей

Торговец оглянулся на слушателей. Те морщили лбы, стараясь понять ошибку в рассуждениях.

Неревен мягко взял ишевик из руки Ванвейлена.

– Я, конечно, не учитель, – сказал он.

Неревен раскопал в горячем песке ямку, сунул монету. Заровнял ямку, пошептал, разрыл – вышло два золотых.

Зрители заволновались.

Неревен накрыл золотые платком, сдернул его – их стало четыре.

Зрители зашептались.

Неревену было жалко золотых, вынутых давеча из тайника-Бога. Но если учесть, что случайностей в мире не бывает, – то, наверное, за этим их Парчовый Старец и послал. Ведь варвары мыслить связно не умели. Их убеждала не истинность слов, а ложность фактов.

«Торговец! – думал Неревен. – Тоже мне, труженик! Сулит молоко, продает сыворотку… Если он купил за четыре монеты, а сбыл за шесть – то откуда ему взять недостающие две, не надув покупателя?»

Неревен махнул платком третий раз: золотых стало шесть.

– Заберите, – сказал Неревен.

Ванвейлен замотал головой.

– Это – твое.

– Зачем? – удивился Неревен. – Люди меняют на деньги то, чего у них нет. А зачем чародею деньги, если он может вырастить сразу лепешку?

Монеты в конце концов расхватали лучники. Не без опаски: с одной стороны, у мальчишки золота не могло быть. С другой стороны, – кто его знает, может оно из заколдованного клада, только что сгинуло, и вернется обратно. Или угольями станет.

Тут подошел певец, и все стали слушать песню.

Неревен глядел на Ванвейлена, озадаченно пересыпавшего монеты, и думал о том, что было самое странное в его словах. Пусть торговец считает себя тружеником – всякие установления бывают у варваров. Но кто, скажите, слышал, чтобы крестьянин продавал урожай и покупал семена ? В ойкумене государство выдает семена и сохраняет урожай, у варваров крестьянин хранит семена сам, а урожай отбирают сеньоры, – но ни государство, ни крестьянин, ни сеньор зерна не покупают и не продают иначе, как во время великих несчастий. Что ж, в этой стране – каждый день по несчастью?

А Ванвейлен уже повернулся к горожанину, и они заговорили о чем-то… Великий Вей, никак о налогах на шерсть!

Через час, когда Ванвейлен, сведя несколько полезных знакомств среди горожан, спускался в нижний двор, его окликнули. Ванвейлен обернулся: это был Бредшо.

– Привет, – сказал бывший (или не бывший? или ему еще где-то капает зарплата?) федеральный агент, сходя вниз, – вы мне, помнится, яйца грозились открутить, если я во что-то буду вмешиваться. А сами чего делаете?

– Я ни во что не вмешивался, – сказал Ванвейлен. – Я старался завоевать расположение Арфарры.

– А, вот оно что! Тогда пойдемте, я вам кое-что покажу.

И Бредшо поволок Ванвейлена обратно во дворец.

Где-то, не доходя главной залы, Бредшо свернул в тупичок, украшенный фигурой леща, перед которой горел светильник в форме пиона, и пихнулся в стену. Стена приоткрыла рот. Бредшо отобрал у леща светильник и стал подниматься по черным крутым ступеням, от которых пахло недавней стройкой и светильным маслом. Через несколько пролетов Ванвейлен стал задыхаться. Бредшо летел вверх, словно лист в аэродинамической трубе, – экий стал проворный!

Наконец бесконечный подъем кончился и Ванвейлен кочаном сел на ступеньку. Он в полной мере ощущал то обстоятельство, что легче на ракете подняться в стратосферу, чем собственными ногами влезть на небоскреб.

А Бредшо поманил его пальцем и, приладившись к стене, отвел один из покрывавших ее щитков. Ванвейлен сунулся глазом в щиток и увидел, далеко под собой, залу Ста Полей.

– Сегодняшнее представление, – сказал Бредшо. – проходило по сценарию Арфарры. Арфарра строил этот дворец, Арфарра его и набил всякими ходами. Он все спланировал заранее, – и мангусту вторую принес, и лучника тут поставил сшибить птичку: видишь, лучник стоял и для развлечения царапал по стенке? Совсем свежие царапины.

– Я точно знаю, что кречета выпустил Марбод. У него мозги так устроены. Он мне сам сказал, что кречет – его душа, а мангуста – душа Арфарры!

– Чушь собачья! Арфарра сам знает, что все решат, что кречета выпустил Марбод, а Марбод решит, что кречета выпустил бог! Думаешь, он тебе благодарен? Думаешь, он стремится к прогрессу? Да если бы он стремился к прогрессу, он бы лучше канализацию во дворце построил, чем тайные ходы!

– Федеральной разведке значит, можно строить тайные ходы вместо канализации, а аборигенам нельзя? – осведомился Ванвейлен.

– Тише!

По лестнице, действительно, кто-то шел. Земляне поспешно задули фонарь и заметались в поисках укрытия. Но камень вокруг был гладкий, как кожа лягушки. Человек поднимался медленно и с одышкой. Когда он достиг соседнего пролета, стало видно, что это один из утренних спутников Арфарры. Ванвейлен даже вспомнил его имя – эконом Шавия. За экономом кто-то бежал, легко, по-мальчишески.

– Господин эконом! Господин эконом!

Шавия остановился и посветил фонарем вниз. Его нагонял послушник Арфарры – Неревен.

– Ты чего кричишь, постреленок, – напустился на него Шавия.

– Ах, господин эконом, – я только хотел спросить вас об одной вещи.

– Ну?

– А правда, господин эконом, что у государыни Касии козлиные ноги?

Эконом ахнул и замахнулся на мальчишку фонарем. Тот, хохоча, покатился вниз. «Ну, все, подумал Ванвейлен, – сейчас этот дурак поднимется к нам, и надо бы прикрыть лицо плащом да и отключить его тихонечко на полчасика».

Но эконом, внизу, поставил фонарь на пол и стал шарить по стене. Что-то скрипнуло, – эконом подобрал фонарь и сгинул в камне.

Бредшо нашарил в кармане черную коробочку, вытащил из коробочки стальной ус, и нажал на кнопку. Коробочка тихо запищала, а потом из нее послышался голос Неревена, напевавшего какую-то дурацкую песенку.

– Вот еще одна твоя заслуга, – ядовито сказал Бредшо. – Кто хотел запихнуть «жучок» в комнаты Даттама? Что нам теперь делать? Слушать шуточки пацана?

– Сдается мне, что шуточки этого пацана можно и послушать, – сказал задумчиво Ванвейлен. А что до «жучка», – так он его сам выбросит, или выменяет на горсть арбузных семечек.

Помолчал и добавил:

– Я пошел. Я хочу еще сходить в город и кое-что там узнать. А ты?

– Останусь здесь, – сказал Бредшо. – Видишь ли, эти ходы есть и во дворце, и вне дворца, и я бы очень желал иметь их карту, – так сказать, карту либеральных намерений советника Арфарры.

Через два часа, когда Неревен пробирался задами королевского дворца, кто-то ухватил Неревена за плечо и повернул как створку ширмы. За спиной стоял Марбод Кукушонок, бледный и какой-то холодный. Он уже переоделся: подол палевого, более темного книзу кафтана усеян узлами и листьями, панцирь в золотых шнурах, через плечо хохлатый шлем с лаковыми пластинами. Верх кафтана, как всегда, был расстегнут, и в прорези рубахи-голошейки был виден длинный, узкий рубец у подбородка.