Елена Хаецкая - Ведьма

Улыбнулась, задела подолом.

Бальтазар остановился, разинул рот — глядел ей вслед, пока не скрылась.

— Что встал?

Эгберт.

Бальтазар вздрогнул, точно очнулся после забытья.

— Задумался.

— Думать будешь, когда ни на что другое сил уже не останется. Идем, — не слишком приветливо сказал ему свойственник.

И они пошли дальше.

Что есть рудник? Вход в подземное царство. Шахта зияет разверстым лоном и ежедневно принимает в себя людей. По узкому проходу, по лестнице, а то и просто по древесному стволу с обрубленными ветками, спускаются они в лоно земли.

Неисчислимые сокровища спрятаны там, среди бесконечных опасностей.

Что есть рудник, как не микрокосмос, каждой своей малой частью повторяющий великие составляющие Вселенной? Разве нет здесь небесной тверди — деревянных распорок, земной основы — влажной почвы выработки, звезд — самородков, бури — взрывов, разве не таит шахта своей благодати и своей напасти?

Здесь добывают руду темно-серебристого цвета, с холодным хищным блеском, — на свинец и серебро. И золотистую — на медь. И очень немного добывают здесь золота.

Руду дробят пестами, молотами, промывают в деревянных корытах. Это тяжелая работа и за нее мало платят.

Потомственные горняки не занимаются этим. Ежедневно — и так год за годом — спускаются в шахту.

Что есть человек, как не микрокосмос, повторяющий каждым своим членом Вселенную? Разве нет у него своего солнца — сердца, и своей луны — желудка, своих вод и своей земли, разве не из глины он слеплен, разве не Духом Божием осиян?

Год за годом микрокосмос спускается в микрокосмос, и неохватная вселенная обнимает их своими благодатными руками.

В 968 году три старателя перевалили Разрушенные горы и с северо-востока спустились к Оттербаху. Они шли со стороны Энцерсдорфа, большой деревни, сейчас разрушенной.

Имя одного было Клаппиан, второго — Нойке; третье же имя потерялось.

Несколько месяцев назад они сошлись вместе, решив воспользоваться правом горных свобод. Тогдашний правитель Раменсбурга, Гоциус Длинноусый, предоставлял возможность изыскивать руды и драгоценные камни всем, кто только ни захочет, — только десятину плати.

Труден был их путь, много невзгод претерпели на пути, дважды отбивались от разбойников, едва не были завербованы в армию. Но тот, чье имя потерялось, был человеком твердой воли. Найдем свое счастье, твердил он ослабевшим товарищам, не отступимся.

Съели последнюю крошку хлеба. И отчаяние охватило их сердца.

И вот, когда заночевали на берегу Оттербаха, всем троим приснился один и тот же сон.

Сперва на небе появилось светлое пятно. Все ярче горел небосклон, и вот облака раздвинулись, а следом раздвинулась и твердь небесная, и промелькнуло такое сияние, что больно стало глазам. Как будто золото кипело за синим занавесом.

И — пролилось на землю дождем.

Но не падали капли этого золотого потока, а застывали в воздухе, образуя лестницу. И золотой была эта лестница от неба до земли.

А потом на нее ступила сама Богоматерь. Все трое старателей встали на колени вокруг лестницы и преклонили головы. Медленно ступала Пресвятая Дева по дивным ступенькам. Синие одежды струились с ее плеч, а лицо, преисполненное сострадания, было таким прекрасным, что смотреть было больнее, чем на свет.

Огромные глаза у нее были, темно-синие. Ласково смотрела она на трех старателей и улыбалась. А потом сказала:

— Как бы ни было вам трудно, вы никогда не забывали помолиться мне на ночь или утром, и потому благосклонна я к вам. Там, где уперлась лестница в землю, начните копать. Здесь земля хранит свои богатства — серебро, медь, свинец, золото. Но будьте усердны, благочестивы и не ожесточайтесь сердцем…

И с тем исчезла картина.

Проснувшись наутро, старатели вознесли горячие молитвы пресвятой деве и взялись за лопаты.

Так был заложен оттербахский рудник, один из самых богатых в стране.

Часы на городской башне пробили полдень. Открылась дверца, в иное время запечатанная золотом солнца и серебром луны. Медленно прошелся над Раменсбургом хоровод, возглавляемый скелетом с косой. Все смешалось в по ту сторону жизни. Рыцарь в доспехах вел за руку крестьянку, купец тащил за собой неверного сарацина, монах обнимал распутницу, святой отшельник подал руку вору, старик поспевал за дитятей, король следовал за нищим. И всех увела в бездну Смерть.

Не то мертвым напоследок показала мир живых. Не то миру живых предъявила свою богатую добычу.

С легким щелчком захлопнулась дверца. Мыслям о вечности — пять минут после полудня; прочее же время — работе.

— Ах, Вейде, — сказала Рехильда Миллер, и цветы на гобелене, который ткала, медленно увяли под ее искусными пальцами, — ах, Вейде… бедная моя Вейде.

Во имя Господа. Аминь. В год 1522 от рождества Христова, 6-го дня июня месяца, в моем присутствии, а также в присутствии члена инквизиционного трибунала Ремедиоса Гааза и писаря Иоганна Штаппера, нижеподписавшегося, явилась свидетельница Элизабет Гарс, жена Хуго Гарса по прозванию Божий Грош (Готтеспфеннинг), трактирщика, из города Раменсбурга, и была приведена к присяге на четырех Евангелиях. Упомянутой Элизабет Гарс было сказано, что поднимая правую руку с тремя вытянутыми и двумя согнутыми пальцами, она призывает в свидетели своей правоты святую Троицу и призывает проклятие на свою душу и тело в том случае, если скажет неправду.

Будучи спрошена о том, откуда она знает о злодеянии, свидетельница сказала, что давно приглядывалась к подозреваемой, Рехильде Миллер, жене почтенного Николауса Миллера, и многое видела своими глазами. Упомянутая Элизабет Гарс клятвенно обещала рассказать все по порядку, заверяя в том, что сведения ее достоверны и подтверждаются многими фактами.

На вопрос о том, как давно свидетельница знакома с подозреваемой, упомянутая Гарс ответила, что с рождения последней, ибо жили неподалеку друг от друга. О подозреваемой шла добрая молва, по словам свидетельницы, поскольку та ловко изображала добросердечие и часто вызывалась помогать людям, преследуя злокозненные цели, о чем мало кто догадывался. Что же до морали подозреваемой, то наиболее прозорливые считают, что она занимается колдовством.

— Кто считает? — тихо спросил человек в грубой коричневой рясе.

Доносчица вздрогнула, услышав этот голос. Спрашивал не молодой, не Ремедий Гааз. Второй. Его имя — Иеронимус фон Шпейер.

Писарь, тощий малый с бородавкой на подбородке, и без того выступающем вперед, отложил перо, склонил голову набок. Поковырял в ухе.

— В трактире у моего мужа люди говорили, — сказала наконец свидетельница.

Писарь записал.