Елена Хаецкая - Возвращение в Ахен

— Для начала скажи мне вот что: ты слыхал что-нибудь о морастах, болотной нечисти?

Вальхейм почувствовал, что его душит хохот. Может быть, это Черный Торфинн дурачит его, приняв облик бродяги? На мгновение он ощутил странный, почти болезненный прилив счастья: хозяин, оказывается, жив…

Но перед ним был не Торфинн. Спустя несколько секунд капитан понял это и вздохнул. Одноглазый не стал дожидаться ответа. Лихорадочно блестя карим глазом, он продолжал:

— Это мерзкие твари с белым мхом вместо волос, красноглазые и к тому же вонючие, похуже крыс. Одним словом — нежить. Кое— кто думает, что это какие-то выродившиеся гномы, но по-моему, это не так. Ну вот, старики болтают, будто морасты неспроста гнездятся на этих болотах. — Бродяга выпучил свой единственный глаз и перешел на хриплый шепот: — Сокровища у них тут. Был один охотник, он много порассказывал. Своими глазами видел: есть у них статуя из чистого золота. Золотой Лось. Идол. Они обмазывают его кровью жертв, чтобы красным был. У них-то самих кровь зеленая…

Ингольв шевельнулся у костра.

— Ну вот откуда ты знаешь, что зеленая? — не выдержал он. — Видел?

— Не видел, так увижу. Чего-чего, а крови их поганой я скоро увижу много… Сейчас я хочу изловить одну из этих тварей. Мне-то она все расскажет, и про лося, и про алмазы, и про то, как до них добраться, будь уверен.

Вальхейм пожал плечами.

— Если ты думаешь так легко поймать мораста, то тебя ждет разочарование. Они отважны и упрямы.

— А, так ты их видел? — жадно спросил одноглазый. — Где?

— Какое это имеет значение? — Ингольв покачал головой. — Я все равно не стану помогать тебе.

Маленький Аэйт и его беспомощный брат были совсем рядом, и Вальхейму ничего не стоило показать одноглазому пальцем на ольховые ветки, под которыми Аэйт спрятал Мелу. Однако, помимо всего прочего, Ингольв хорошо знал, что одноглазый ничего не добьется, даже если разрежет братьев на куски.

— Почему это? — удивился одноглазый.

— Почему? — Впервые за время их разговора Вальхейм посмотрел прямо в лицо своего собеседника. — Почему? Да потому, что они вовсе не нежить. Может быть, они и не совсем люди, но уж, во всяком случае, не хуже нас с тобой.

Одноглазый непонятно ухмыльнулся.

— Так где ты их видел?

— Далеко отсюда.

— Дружище, — с угрозой проговорил одноглазый. — Боги морского берега забыли наделить меня терпением. После того, как я рассказал тебе про золото…

— А кто тебя тянул за язык? — спокойно спросил Вальхейм, поджигая веточку и внимательно наблюдая за тем, как она горит.

— А кто бы ни тянул, — огрызнулся одноглазый. — Или ты мне все выкладываешь про болотных гадов, или я тебя прихлопну.

Неожиданно Вальхейм засмеялся.

— И это все, что ты можешь, — сказал он и встал. Пламя вражды озарило высокую фигуру Вальхейма, точно он стоял в середине костра, но светлее от этого не становилось.

Аэйт, зачарованно следивший за людьми, вдруг понял, что видит сущности, а не внешние проявления. И снова его больно уколола мысль о той пропасти, которая лежит теперь между ним и простыми воинами.

Потому что там, по другую сторону зияющего провала, вместе с Вальхеймом остался Мела.

Вальхейм передернул плечами и отвернулся, глядя на реку.

Одноглазый полез за пояс.

Аэйт никогда еще не видел огнестрельного оружия и не знал, насколько опасен длинноствольный пистолет, оказавшийся в руке у одноглазого, но он понимал, что этот темный человек убьет Вальхейма, не задумываясь. Самый воздух вокруг одноглазого был пропитан запахом смерти, и ее дыхание долетало до Аэйта.

Времени уже не оставалось.

Юноша вскочил на ноги.

— Осторожно, Ингольв! — крикнул он.

Вальхейм отпрянул — ему показалось, что Аэйт вырос из-под земли.

Незнакомец мгновенно повернулся к Аэйту.

— Болотная нежить! — прошептал он, наводя пистолет на маленькое белобрысое существо. Бродяга тяжело дышал от возбуждения, зубы его блестели в свете костра. — Откуда ты здесь взялся? Следил? А, неважно… Не бойся, малыш, я только прострелю тебе колени, чтобы ты не убежал…

Но выстрелить он не успел. Ингольв набросился на одноглазого, пытаясь разоружить его. Они покатились по песку. Полуоткрыв рот, Аэйт смотрел на драку и чувствовал, что изнемогает от отвращения. В лунном свете Аэйт увидел, что капитан отобрал у разбойника нож и ударил его в грудь. Незнакомец тяжело обмяк и повалился на спину.

Ингольв с трудом выбрался из-под его тела, провел рукой по лицу, словно стряхивая с себя паутину, а потом наклонился над убитым. Тот лежал, запрокинув голову и сжимая в руке пистолет. Нож торчал в груди, всаженный по самую рукоятку.

Глаз незнакомца, застывший, но все еще не утративший лихорадочного блеска, казался бездонным, словно из него глядела вечность. Потом что-то шевельнулось в его глубине, и он засветился дьявольским лукавством. Ингольв отшатнулся. В тот же миг незнакомец взметнул вверх руку, и хлопнул выстрел. Ингольв упал, ударившись затылком.

Гибким прыжком незнакомец вскочил на колени и, не вытаскивая из груди ножа, повернулся к Аэйту.

— Дурак твой приятель, малыш, — проговорил он, скалясь. — Зря заступился. И тебя не спас, и себя погубил.

Он покачал головой, как бы сожалея, и неторопливо перезарядил пистолет.

Почти не слыша его, Аэйт выпрямился во весь рост. Косы его расплелись. Тонкий, как веточка, облитый бледным лунным светом, он стоял перед темной тенью, и легкий ветер с реки касался его белых волос. Незнакомцу вдруг почудилось, что от маленького воина исходит слабое, но тем не менее явственно ощутимое сияние.

Аэйт смотрел на него, не отрываясь, и дрожал всем телом. В глазах у него стремительно темнело. Берега Элизабет и человек, который хотел его искалечить, расплывались, исчезали, растворялись в этой черноте, и вместо них проступало совсем иное. Где-то в далеких мирах, о которых он ничего не знал, горели костры, и сорванный голос читал заклинание, и это тянулось уже вечность, и этому не было конца.

Сквозь застилавшую глаза пелену Аэйт смутно различал бескрайнюю равнину и цепь далеких гор, за которую уходило солнце, оставляя в черных тучах фиолетовые пятна. Он видел одинокие деревья с голыми ветвями и мертвых птиц, окоченевших на сухой растрескавшейся земле.

Посреди долины в землю был вонзен меч, от которого исходил жар. И в этом слиянии стального клинка и голой земли была запечатлена первозданная жестокость, и ее высший миг длился вечно. Над мечом сияла в тучах алая звезда.

И к этой звезде обращался Аэйт. Он звал ее, и она отвечала.

Он не понимал, что он делает и почему. Крепче сжав зубы, он вскинул левую руку с черным крестом на ладони. До него донесся отчаянный крик, такой сильный, что ветер пронесся по равнине, шевеля перья мертвых птиц. Меч под звездой горел ярким белым светом.